забытых книгах, озаглавленных “Библия”, “Коран” или “Теория социальной энтропии”.

Никто не знал точно о чем эти книги, но было ясно, что появились они в Эпоху Религий, и фанатики, которые вдохновлялись ими, должны были восприниматься как естественное и неотвратимое зло — точно так же, как признаки душевного заболевания овладели лишь людьми, считавшимися святыми…

И Совет не испытывал затруднений, поддерживая мнение о том, что акции Демократической Лиги и Братства Убийц одно и то же, направляя общественное порицание на собирательный и, в конечном счете, малоопасный образ секты каких-то безответственных типов…

Джонсон попробовал усилием воли прогнать облако, которое заволакивало его мозг и мешало обзору, чтобы взглянуть на часы. Еще на одну минуту ближе к Деймосу.

“В конце концов, может быть, мне и повезет, — подумал он рассеянно. — Потом посмотрим… Надо подумать об этом на свежую голову. Ведь получается, что Лига ходит по кругу. Число вновь поступивших, которое и так никогда не было достаточно высоким, регулярно понижалось. Засилье Гегемонии все возрастало. Глаза и Лучи продолжали терзать население, и Опекаемые превращались в стадо, безразличие которого росло, по мере того как повышался уровень жизни, а санкции, карающие за Запрещенные Деяния, становились все более жестокими”.

И вот теперь, казалось, само Братство решило поддержать Гегемонию, если только…

Если только Братство не было с самого начала ставленником Гегемонии, специально созданным для проведения подобных операций?

А может быть, все это не имело никакого смысла… Может даже лучше, если его каботажник будет обнаружен и…

И в этот момент двигатели смолкли. Поднятый со своего кресла, Джонсон полетел вверх, неожиданно лишившись веса, однако ремни безопасности удержали его. И одновременно со своим телом, сбросившим тяготы ускорения, голова у него тоже прояснилась при виде Деймоса, хаоса его мертвых и бесплодных скал, которые окружали его со всех сторон миниатюрный космопорт.

Он не знал, как же все произошло, да и теперь его это мало волновало: он был жив. Он прибыл на Деймос, в целости и сохранности. Теперь он превратился в “Самюэля Скляра”, недавно прибывшего на Фобос после недолгой прогулки на Деймосе. Через сутки он сядет на корабль, летящий на Землю, — единственное место, где Лиге еще удавалось держаться и действовать достаточно эффективно. К тому же из трех тысяч сторонников Лиги две тысячи находились на Земле.

Земля была еще слишком дикой планетой, богатой заброшенными и забытыми закоулками, так что Гегемонии было очень трудно распространить на нее тотальную слежку. И Лига выживала, и сам он выжил. Один бой был проигран, но борьба будет продолжена — и результатом ее будет свержение Гегемонии и установление Демократии.

Да, борьба будет продолжена, и в следующий раз…

И Борис Джонсон поклялся себе, что по крайней мере уж следующий-то раз будет обязательно.

Зал заседаний Совета был обставлен подчеркнуто скромно. Стены и потолок были отделаны простым дюропластиком однообразно кремового цвета, а пол покрыт коричневым плюшем.

В центре зала стоял огромный прямоугольный стол из орехового дерева, предназначенный исключительно для рабочих совещаний. По четыре кресла стояло с каждой из трех его сторон, и одно — с третьей, то есть во главе стола. В центре стола располагались два массивных блюда из серебра и без всяких украшений: на одном стояли стаканы и бокалы различной емкости, на другом — набор традиционных кувшинов: вино, бурбон и водка.

И именно в этой банальной земной, если можно так выразиться, обстановке десять мужчин, собравшись у этого самого стола, повелевали судьбами двадцати биллионов человек. Не существовало законодательных органов, не было независимых органов юстиции: во всей Солнечной системе не было ни одной частицы власти, которую не придержал бы Совет Гегемонии. Пятеро из его членов определялись всеобщими выборами, которые проводились крайне редко. Пятеро других выбирались Генеральным Опекуном Системы, гигантской ЭВМ, которая имела доступ к информации, накопленной всеми местными Опекунами.

Координатор и Вице-Координатор выбирались самым испытанным методом — в результате изощренных интриг в борьбе за власть в кулуарах Совета.

Владимир Кустов, самый могущественный человек в пределах Солнечной системы, говорил отрывистым голосом, в котором сквозила едва сдерживаемая ярость:

— Так ты находишь это забавным, Джек?! А если тебя самого пытались бы убить?

Джек Торренс, Вице-Координатор Гегемонии, спокойно потягивал водку с сардонической ухмылкой на губах, которая слегка округлила его лицо, напоминавшее мордочку мелкого грызуна.

— Но, Владимир, — отвечал он, — ведь это в тебя они стреляли, не в меня же. По-моему Лига доказывает, что у нее изысканный вкус, когда она выбирает свои жертвы…

— Мы все здесь прекрасно понимаем, что ты имеешь в виду, и я не сомневаюсь, что моя смерть была бы для тебя ужасным горем, — возразил ему Кустов сухо. — Но ты должен понять самое главное: Лига чуть не убила Главного Координатора. Что бы ты сказал, Джек, если бы ты сам находился на этом посту? Тебе не понравилось бы, что тебя выбрали мишенью?

Торренс помолчал, обдумывая свой ответ, бросил быстрый взгляд на Обрину, Куракина, Лао, Кордону и Уланужева, пять голосов которых принадлежали несомненно Кустову, и снова заговорил, обращаясь именно к ним.

— Может быть, если бы мои друзья из Братства Убийц охраняли меня…

— Эти намеки совершенно неуместны! — пролаял Кустов, в то время как выражение лица его ставленников приняло выражение искреннего возмущения, как это полагалось.

Как полагалось, не более, отмстил Торренс с удовлетворением.

— Может быть тебе захочется установить Глаз и Луч и в Зале заседаний Совета, Владимир, — продолжал Торренс с язвительным выражением. — Несомненно, это тотчас бы прекратило бы все “неуместные намеки”…

Штайнер и Джокс, сторонники Торренса угодливо оскалились.

— Твой юмор не смешит меня, — отвечал Кустов. — Ситуация сложная. Демократической Лиге все равно никогда не удастся ничего, но она является нашим единственным противником, единственной преградой на пути установления безупречного порядка. Когда мы устраним это препятствие, мы будем в состоянии контролировать всю человеческую расу. Подумайте только о достигнутом прогрессе! Всего лишь три столетия назад человечество стояло на краю гибели. Самая Великая Объединенная Россия и Атлантический Союз ждали только повода, чтобы вцепиться друг другу в глотку. И, если бы не случилось русско-китайской войны, которая привела их в чувство… Обе стороны поняли, что для выживания человеческой расе нужен порядок — Порядок с большой буквы! И теперь, по истечении трех столетий, смотрите, какие у нас свершения, только благодаря Порядку. Болезни практически исчезли. Войны стали преданием. Жизненный уровень вырос в четыре раза. И, я повторяю это перед лицом всего Совета, Лига является единственным препятствием для еще более совершенного прогресса. Как только эти нарушители спокойствия будут нейтрализованы, мы сможем установить Глаза и Лучи повсюду. И стоит ли останавливаться на этом? Почему бы не заняться контролем наследственности, после того как будет завершено приручение окружающей среды?! Уверяю вас, мы еще только в самом начале наших славных дел!

Торренс вздохнул. Каждый раз, когда у Владимира начинается подобное словоблудие, я не могу решить, подумал он, то ли это полный идиот, то ли он еще больший лицемер, чем я сам. Послушать его, так автоматические казни за неразрешенные действия являются свидетельством совершенства ЭВМ, слухи о котором мы пытаемся распространять, а не результатом случайного действия смертоносных лучей!

— И в течение наступающего тысячелетия, — проговорил он вслух, наливая себе еще водки. — Мы будем тратить миллионы, а также десятки тысяч рабочих часов, чтобы уничтожить ничтожную группку