Джонсон прошел мимо третьего Глаза… мимо четвертого… Теперь оставался только один, расположенный как раз под секцией из трех кабин лифта, с целью воспрепятствовать их использование любому, кому это было запрещено. Здесь-то и должно было все решиться…

Джонсон направился к средней кабине и вытащил из кармана тряпку. Напевая вполголоса, он начал протирать медные детали открытой двери. Затем, по-прежнему с тряпкой в руке, он вполне естественно переступил порог и занялся металлическими деталями внутри кабины

“Все еще жив! — сказал он сам себе, торжествуя. — Все будет в порядке!”

И в тот момент, когда он уже собирался нажать на кнопку третьего этажа, он бросил случайный взгляд вверх и почувствовал, что кровь застыла у него в жилах.

На потолке он увидел Глаз и Луч!

Надо было попробовать… Рискованно, но выбора не было.

Он закончил обработку двери и принялся за панель с кнопками этажей. Дойдя до кнопки третьего, он слегка нажал на нее через тряпку.

И когда дверь закрылась, и лифт начал движение вверх, он рванулся назад, выражая всем своим видом изумление, которое, он надеялся, было разыграно как следует. Затем он пожал плечами и продолжал свое занятие. Но все же задержал дыхание на время этого подъема, который показался ему нескончаемым…

Глаз ничего не заметил! Задвижка не отскочила!

На третьем этаже лифт плавно остановился, и двери раздвинулись. Джонсон в последний раз протер панель и вышел.

В коридоре, который вел к выходу, он сдержал вдох облегчения. Все шло как надо. Самое трудное было позади. Видно Опекун не интересовался промахами обслуживающего персонала…

В конце коридора, который показался ему нескончаемо длинным, и который был усеян, кажется, миллионом Глаз, Джонсон выбрался из здания Министерства и оказался на небольшой платформе, ведущей на второй уровень. Если ему удастся выйти на улицу, не привлекая внимания, ему останется только переходить на тротуары с соответственно большей скоростью, затем попасть на тротуар-экспресс, чтобы за несколько минут очутиться на расстоянии нескольких километров от этого места, затеряться в массе Опекаемых.

Быстрым шагом, но не суетясь, он ступил на платформу. Еще несколько метров и…

— Эй, вы, там! — раздался чей-то голос с улицы, лежащей на уровне земли.

Джонсон посмотрел вниз. Это был голос Стражника.

— Да-да, ты, там наверху! — крикнул Стражник. — Возвращайся в здание! Сейчас выход запрещен для всех!

Джонсон повернул назад, стараясь держаться в середине платформы, так, чтобы лучи снизу не смогли задеть его. Затем он неожиданно повернулся и, поставив на карту все, бросился к краю платформы. Ему не хватало всего нескольких метров, одной или двух секунд. Стражники тотчас открыли пальбу в его сторону, но промахнулись, и Джонсон очутился на краю тротуара. Он тотчас спрыгнул на ленту со скоростью 3 км/час налетев на какого-то тучного мужчину, который погрозил кулаком ему вслед, в то время как он продолжал свой лихорадочный бег к тротуару со скоростью 10 км/час.

И вот он уже на расстоянии нескольких улиц от Министерства. Теперь самое время подумать об осторожности: незачем привлекать внимание, толкая Опекаемых, которыми был запружен переполненный тротуар. Стараясь идти с беспечным видом, Джонсон добрался до ленты 50 км/час, решив не пользоваться лентами 18, 27 и 38 км/час.

И вот он на тротуаре-экспрессе. У него было теперь преимущество во времени, но не такое уж большое. Через час или даже меньше все Стражники бросятся на поиски человека, одетого в униформу обслуживающего персонала, описанного по документам на имя Бэзила Томаса. Чтобы спастись, на Марсе в его распоряжении было часа четыре, а может быть и меньше.

На Фобосе никто не стал бы беспокоить Самюэля Скляра. Однако надо было еще выбраться из купола.

Безжалостному деспотизму, который практиковала Гегемония, служили опорой три кита: Глаза и Лучи Опекунов, Стражники и система пропусков.

Каждый Опекаемый был обязан иметь при себе удостоверение личности. Для путешествий между планетами или спутниками каждый Опекаемый должен был, кроме того, иметь разрешение на полет в строго определенном направлении. Эти разрешения или пропуска могли быть выданы только тем, кто мог доказать действительную, по мнению Гегемонии, необходимость в данном полете и были действительны исключительно на данный период времени. Не существовало постоянных пропусков, а также пропусков на определенные планеты. Исключение делалось только для высших функционеров Гегемонии.

Любой пропуск мог служить только для полета туда и обратно между двумя небесными телами, за исключением случаев, когда речь шла о разрешении на эмиграцию.

Путешествие без документов было преступлением, которое, как и все “Запрещенные Деяния”, карались смертью.

Джонсон совершил полет с Земли на Фобос, “большую естественную космическую базу Марса”, под видом “Самюэля Скляра”, у которого было разрешение на полет с Земли на Фобос и обратно, с заходом на обратном пути на Деймос. “Бэзил Томас” же был жителем Марса, у которого не было никакого пропуска.

Таким образом, было абсолютно невозможно установить малейшую связь между “Томасом и Скляром”.

Самым сложным было пробраться незамеченным на Марс и обратно.

Джонсон еще несколько раз переходил с тротуара на тротуар, чтобы сбить со следа своих возможных преследователей. Теперь он находился на ленте-экспресс на уровне земли, которая быстро уносила его к границе экологического купола, к выходу № 8.

Следя за пробегающими зданиями, Борис Джонсон почувствовал, как его снова охватывает прежнее чувство клаустрофобии, что бывало с ним каждый раз, когда он покидал Землю.

Его пугало то, что на всех других мирах люди жили на с трудом колонизированных островках, смирившись с господством Гегемонии в окружавшей их исключительно враждебной среде. За исключением Земли, человек не мог прожить ни секунды без космического скафандра или экологического купола.

И каждый из этих куполов был построен Гегемонией. Все, что находилось внутри, даже самая ничтожная молекула воздуха, было предметом постоянного наблюдения. По странной иронии судьбы космос и девственные планеты и спутники, которые философы до космической эры считали главными зонами всеобщей свободы, превратились в нерушимые оплоты гегемонической тирании. В то время как Земля с многими тысячелетиями ее истории, с ее еще необжитыми районами, таинственными и забытыми уголками, где руины накапливались в течение столетий, еще давала некоторую возможность хотя бы на время укрыться от всевидящих Глаз Гегемонии.

А вот колонии, все до единой были созданы Гегемонией. Огромные купола, которые давали жизни возможность существовать, походили на аквариумы с тропическими рыбками, или на клетки в зоопарке…

Поэтому, каким бы ненадежным оно не было, наилучшим убежищем считалась Земля.

Теперь Джонсон перепрыгивал с тротуара на тротуар, чтобы опять оказаться на ленте со скоростью 3 км/час. На уровне выхода № 8 он перешел на неподвижную поверхность.

Выход этот был наименее популярен. Он предназначался главным образом для жителей, желающих совершить экскурсию по поверхности планеты. Но, учитывая тот факт, что любопытство вообще-то не считалось положительным качеством, да и такие прогулки могли представлять интерес только для специалистов, движения здесь почти не было, а наблюдение было довольно поверхностным.

Единственный Стражник, заведовавший гардеробом со скафандрами, умирал от скуки.

Джонсон подошел к нему с самым невинным видом.

— Я хотел бы выйти наружу, — сказал он.

— Для чего это?! — пролаял Стражник, довольный, видимо, что можно хоть на кого-нибудь излить пыл души.

— Ха-ха, мне хочется прогуляться. Может быть, мне удастся найти Исчезнувший Город Марсиан! — отвечал Джонсон, с доверительней усмешкой.