давно уже замечен забавный парадокс: россияне тратят на покупки вдвое больше, чем зарабатывают. Понять эту нелепицу легко: реальные заработки чуть не вдвое больше статистических. И нынешний рубль бессмысленно сопоставлять с «деревянным»: он обменивается на любую валюту, и его покупательная способность гарантирована экономикой не только нашей, но и немецкой, и шведской, и американской. Так что резонней сравнивать не цифру с цифрой, а жизнь с жизнью. Тогда и отпадет охота пугать читателей мнимыми катастрофами.

В том девяностом году экономика страны стремительно катилась к полному развалу. Сегодня она стабильно растет. И смотреть надо не в прошлое, а в будущее. Не факт, что оно окажется легким. Но есть основания надеяться, что такой униженной и нищей, как на закате большевистской империи, Россия не будет уже никогда.

Президенты стран СНГ встретились в приятной обстановке.

Пожалуй, это самое существенное, что можно о встрече сказать. Главы дружественных государств были без галстуков, много улыбались, говорили друг другу всякие хорошие слова. Никакие решения не принимали, заявления не подписывали. И разумно поступили: что толку заключать многословные соглашения, которые все равно никого ни к чему не обязывают. А клясться в дружбе и любви можно и без протоколов – ведь и в ЗАГС новобрачные идут не по зову сердца (любовь в печатях не нуждается), а ради документов, которые могут очень даже пригодиться в случае скандального развода.

Развод бывших республик уже произошел. Слава Богу, без крови, по крайней мере, без большой крови.

Ющенко и Саакашвили в Москву не приехали: неприятные дела дома отвлекли от приятных чаепитий в гостях. Видеть в этом наглый выпад с их стороны можно, но глупо: и у президентов есть служебные обязанности. Собственный народ неправильно поймет лидера, который в трудный момент отправится на дружеские посиделки.

Ну ладно – на сей раз встретились без повестки. А в следующий раз? И нужен ли он, этот следующий раз?

Острые вопросы, вроде цены на газ или поставок поддельного вина, удобней решать в двухсторонних переговорах: когда президенты считают деньги, куча свидетелей ни к чему. Для приятельских встреч большая компания тоже не обязательна. И выходит, что СНГ – некая вещь, похожая на чемодан без ручки: и нести тяжело, и бросить жалко.

Я, однако, полагаю, что в данном случае ирония не слишком уместна по той простой причине, что нести бремя СНГ вовсе не тяжело. В конце концов, пока цены на нефть стоят высоко, великой державе вполне по силам потратиться на пачку чая и кулек сахара для президентской тусовки. Тем более что в следующий раз стол накроют в какой—нибудь иной столице, и сахар оплатит Назарбаев или Ющенко. Нет, нести не тяжело.

А вот бросить, действительно, жалко.

Только лентяй или дурак бежит покупать ведро и багор, когда над ним уже горит крыша, у хорошего хозяина все предусмотрено заранее. Мало ли что может случиться – недород, землетрясение, атака террористов – так стоит ли отказываться от вялой, аморфной, но все же готовой структуры, способной в случае крайней надобности сразу наполниться реальным содержанием. Да и вообще нам с вами спокойней, когда президенты вместе пьют чай и улыбаются друг другу – есть хоть какая—то гарантия, что завтра не прикажут танкистам и летчикам как следует размяться на общей границе.

А если посмотреть в суть – что конкретно раздражает многих наших современников в самом существовании СНГ?

Догадаться не трудно. Российские державники надеялись, что под новым названием возродится старая империя. Разноязыкие самостийники как раз и боялись этой имперской возможности: им так понравилось быть высокими государственными чиновниками, что сама мысль об утрате привлекательного статуса кажется катастрофической. Им империя на дух не нужна.

А нам с вами нужна?

Распад великой страны для меня, родившегося и выросшего в СССР, был личной трагедией. Я привык гордиться своей огромной родиной, шестой частью земной суши. И боль от того, что она превратилась всего лишь в восьмую, долго не проходила. Тем более что резали по живому: рвались экономические связи, упал уровень жизни, между мною и моими близкими возникло что—то вроде берлинской стены – дурацкие границы с дурацкими таможнями и паспортным контролем.

Но что делать: во всех союзных республиках в начале девяностых проводились референдумы о будущем государственном устройстве – и везде подавляющее большинство высказалось за независимость. Невежественных и наглых партийных чиновников не любили нигде – как, впрочем, не любили их и в России. А бездарный и трусливый путч ГКЧП довершил дело: никому не хотелось жить в стране, где в любой момент у власти могут оказаться ничтожества с дрожащими руками, вроде Янаева и Крючкова…

Хочу я сегодня назад, в империю? Нет – не хочу. Не хочу опять слышать, что Россия всех грабит и объедает. Не хочу, чтобы вместо честной торговли хоть фруктами, хоть вином, хоть топливом, тюменская нефть шла в братские республики по «братским» ценам, а в ответ летели угрозы и плевки. Не хочу, чтобы в соседних столицах русским семьям вновь писали на дверях: «Чемодан, вокзал, Россия».

СНГ – очень рыхлая форма. Но она, увы, вполне соответствует рыхлому содержанию. Так что пусть такой и остается до времени, когда мудрая жизнь доходчиво объяснит нашим лидерам все плюсы и минусы жизни вместе или порознь. А до тех пор пожелаем им и дальше регулярно встречаться в приятной обстановке.

Во время Второй мировой войны немцы эшелонами вывозили с Украины и Кубани чернозем. Они захватили огромные территории, но прекрасно знали, что не квадратные километры площади и не тысячи тонн грунта дают высокий урожай: на девяносто процентов он зависит от тонкого верхнего пласта: плодородного слоя. Есть этот слой – страна благоденствует. Нет его – голодает.

Нечто подобное происходит в человеческом обществе.

Социологи давно подсчитали, что уровень жизни любой страны зависит всего лишь от десяти— пятнадцати процентов населения: самых энергичных, талантливых, изобретательных и, в конечном счете, самых необходимых людей. Если таких пятнадцать процентов – это Америка. Если семь—восемь – Италия. Если один—два – Непал или Сомали, очень бедные страны, которые без гуманитарной помощи просто вымрут.

Это вовсе не значит, что из сотни жителей десять работают, а прочие бьют баклуши. Нет – работают все! И трудятся упорно: строят дома, растят хлеб, поднимают детей. Но так уж устроен мир, что один Ломоносов, или Пушкин, или Чайковский, или Менделеев, или Шаляпин, или Туполев, или Шостакович, или Сахаров улучшает жизнь земляков, как целый миллион честных и вполне добросовестных граждан, виновных лишь в том, что богиня судьбы Фортуна, пролетая, поцеловала в лоб не их. Огромный талант в любой сфере всегда принадлежит всей стране, потому что приносит пользу всем ее жителям. Какой—нибудь Майкл Смит живет в десять раз лучше Миши Кузнецова не потому, что вдесятеро лучше работает, а потому, что Линкольн, Эдисон, Рокфеллер, Чаплин, Форд или Гейтс, работая в полную силу своей одаренности, создали для него самую богатую в мире страну.

Потенциально наша Россия не беднее ни Франции, ни Швеции, ни даже Америки. И у нас уж точно хватает черноземов, чтобы и себя прокормить, и другим помочь. Но ни то, ни другое вот уже век сделать не удается. Потому что в тяжелейшем, Богом проклятом Двадцатом веке с российского общества несколько раз с кровью сдирали плодородный слой, уничтожая те десять—пятнадцать процентов талантливейших граждан, которые необходимы для достойной жизни, как чернозем для урожая. Сдирали, по большевистскому гимну, «до основанья», каждый раз заново убеждаясь, что на камне ничего путного не вырастишь, но с тупым упрямством повторяя кровавые чистки. Сдирали во время Гражданской, сдирали при Ленине, совсем уж зверски при Сталине – да и после него. Целые эпохи мечены именами палачей. В начале двадцатых свирепствовал Дзержинский, в тридцать седьмом – Ежов, после войны – Берия. Даже писавший стихи Андропов, к сожалению, вписался в этот бесславный ряд.

Убивали, сажали или выдавливали из страны ученых, писателей, художников, чьи работы изучают сегодня во всех университетах мира, на чьих прозрениях стоит нынешняя цивилизация и культура. И совсем