(маршевые батальоны, сборные по тревоге и т. д.).

Утверждено генерал-майором Геленом — начальником Отдела «Иностранные армии Востока» в Генеральном Штабе Главного Командования Действующей Армии (ОКХ).

28.4.1945. Управление Оперативной Фронтовой Разведки на Востоке.

Подпись: Баун, подполковник и командир» [575].

Как видно из документа, части Бориса Алексеевича не случайно выходили к швейцарской границе. Последние стоянки армия намеревалась провести в пунктах Альтенштадт, Нофельс и Блуденц. В воспоминаниях Смысловского встречается только село Нофельс, куда 1-я РНА вступила 1 мая 1945 г.[576] Нофельс, заметим, являлся административной единицей земли Форарльберг, куда также входили Фельдкирх, Блуденц и Альтенштадт. Поэтому в свидетельстве на передвижение речь идет о последнем районе сосредоточения сил 1-й РНА перед границей с Лихтенштейном.

Где Баун подписал Смысловскому последнее удостоверение?

В своих воспоминаниях Р. Гелен отмечал: «Штаб «Валли-I» находился с начала апреля в Алъгое, через который в конце апреля прошли американские войска. Позднее этот район вошел во французскую оккупационную зону»[577]. Альгой — это юго- западный регион Баварии. Во времена Третьего рейха эта территория входила в состав гау Швабия. В составе гау находились такие административные округа, как Кемптен, Марктобердорф-Фюссен и Мемминген[578]. Мемминген, как известно, Смысловский определил местом первоначальной концентрации сил 1-й РНА[579]. Ясно, что маршрут, по которому двигалась его армия, заранее оговаривался с руководителями немецкой разведки. И вероятней всего, в районе Кемптена произошла последняя встреча Бориса Алексеевича с начальником штаба «Валли-I» подполковником В. Бауном, после чего 1-я РНА, пройдя «через горные проходы Тироля, занятые частями СС» (здесь, по утверждению историка Клауса Гримма, находилось около 400 человек из индийского легиона СС), в ночь с 29 на 30 апреля 1945 г. продвинулась к городу Фельдкирху[580].

Смысловский, таким образом, не терял контакта с органами немецкой разведки до самого выхода в Лихтенштейн, постоянно находился с ними на связи. Не потерял он эти связи и в Лихтенштейне, позднее передав свои агентурные каналы организации генерала Гелена в американской зоне оккупации Германии[581].

Стоит обратить внимание еще на одну деталь. По немецким документам, Сергей Николаевич Ряснянский проходил как генерального штаба полковник[582]. К его званию были добавлены две буквы «i. G.», т. е. «im Generalstab». Добавление этих букв означало, что офицер занимает должность в штабе от дивизии и выше. Следовательно, его прямой и непосредственный начальник должен был находиться в звании генерал-майора. Разумеется, Сергей Николаевич об этом знал. В связи с этим его нападки на Смысловского приобретают личный оттенок, показывающий Ряснянского с самой худшей и несимпатичной стороны.

Коснемся еще одного немаловажного аспекта. Относится он к ряду фотографий, сделанных в Лихтенштейне. На некоторых из них Смысловский запечатлен без генеральских петлиц на воротнике. Для кого-то это является доказательством того, что он не был генералом и самостоятельно произвел себя в этот чин. Однако с таким же успехом можно сказать, что перед тем, как перейти границу Лихтенштейна, Борис Алексеевич сорвал орла со свастикой над правым клапаном кителя и красные петлицы генерала.

Обратимся к другим деталям, в частности, к известной фотографии (снимок сделан Эмилем Брунером в мае 1945 г. в Руггеле), где Смысловский стоит со своими адъютантами (слева — лейтенант Г. П. Неронов, справа — обер-лейтенант А. И. Рогожников[583]). Встречаются разные точки зрения, но мало кто обращает внимание на адъютантов Бориса Алексеевича, а ведь именно они являются лучшим подтверждением, что Смысловский — генерал.

Одним словом, звание генерального штаба генерал-майора Хольмстон-Смысловский получил законно. Также вполне законно Смысловский именовал себя в Аргентине «дивизионным генералом», так как его части имели дивизионный статус. То, что Борис Алексеевич был генерал-майором вермахта, подтверждают лихтенштейнские исследователи Клаус Гримм, Хенниг фон Фогельзанг и Петер Гайгер, работавшие с материалами из личного архива Смысловского[584].

Что касается С. Н. Ряснянского, то в конце Второй мировой войны он не имел должных военных знаний, должной квалификации и опыта, в чем ему очень не хотелось признаваться. Хотя раньше, когда Ряснянский был действительно доблестным русским офицером, у него хватало смелости и совести признавать ошибки. Как отмечает историк Н. С. Кирмель, «в начале декабря 1917 г. С. Н. Ряснянский возглавил разведывательный отдел штаба донского походного атамана генерал-майора A. M. Назарова. После своей неудачной поездки в Киев в конце мая 1918 г. полковник честно признал свои недостатки: «Если бы я знал самого себя лучше и знал, что я никчемный конспиратор, то я бы не согласился ехать в эту, казавшуюся мне столь заманчивой, командировку…'. В июле 1918 г. Сергей Николаевич был отстранен от должности начальника разведывательного отделения, а в октябре назначен вновь. В Крыму, в армии генерала П. Н. Врангеля, он командовал полком, а затем бригадой»[585].

Военнослужащие 1-й РНА в Лихтенштейне. Май 1945 г.

Остановимся еще на одной примечательной личности — Евгении Эдуардовиче Месснере. Продолжительное время он находился в дружеских отношениях с Борисом Алексеевичем, но впоследствии, не получив удовлетворения своим личным амбициям в Суворовском союзе [586], перешел в лагерь клеветников Смысловского. И что самое противное — делал он это не открыто, а за спиной генерала.

Когда-то Евгений Эдуардович был таким же доблестным русским офицером, как и Ряснянский. Одно время он был даже исполняющим обязанности начальника штаба в знаменитой Корниловской ударной дивизии (правда, около месяца), благо подготовка позволяла ему занимать эту должность. Гражданскую войну Месснер завершил в звании Генерального штаба полковника. В эмиграции Евгений Эдуардович активно публиковался в периодических изданиях русского Зарубежья, написал ряд исследований, посвященных различным военным вопросам, начиная от службы и работы штабов и заканчивая тактическим применением полевой артиллерии в ходе Первой мировой войны. Однако в основном за Месснером закрепилась репутация публициста и писателя, чья темпераментная натура этому вполне соответствовала[587].

В годы Второй мировой войны Евгений Эдуардович занимался пропагандистской и преподавательской деятельностью (на Высших военно-научных курсах в Белграде, где в 1942 г. защитил диссертацию «Маневренная война»; правда, есть сомнения, что защита этой работы проходила объективно). Месснер являлся одним из идеологов РОКа, принял активное участие в его формировании и числился в запасной роте. Состоял на службе в военно-пропагандистском отделении вермахта «Юго-Восток», редактировал печатные издания — «Ведомости Русской Охранной Группы», «Русское дело» (с 1943 по 1944 гг.). С октября 1944 г. в Вене редактировал корпусную газету «Борьба»[588].

Одним словом, в течение всей войны Евгений Эдуардович занимался в основном пропагандой, публицистической и научной деятельностью (хотя о последней можно вести речь в самой меньшей степени). Боевого разведывательного опыта, как, впрочем, даже и командного, у Евгения Эдуардовича не было. И это особенно важно подчеркнуть, чтобы понять, кем был Месснер до прихода в 1-ю РНА.

Работая в газете «Борьба», Евгений Эдуардович имел чин унтер-офицера — фельдфебеля[589], об этом прямо пишет его коллега по редакции Г. Симон-Томин[590]. Только в марте 1945 г., когда Месснер прибыл в 1-ю РНА, ему присвоили звание Генерального штаба майора, а затем — звание Генерального штаба подполковника[591].

Некоторые исследователи утверждают, что в 1-й РНА Евгений Эдуардович стоял во главе отдела пропаганды. Но эта информация является ошибочной. Смысловский взял к себе Месснера на должность начальника оперативного отдела (I А)[592]. Пропагандой уже заниматься