те, кто затевает серьезные предприятия, хочет дать ответы на вековые вопросы и способен рассказать о них миру — с безупречным пиаром и зашибенными рекламными снимками, предоставляемыми в черно- белом формате или цветными слайдами на выбор.

У нас есть воля, и мы открыты. С кем бы мы ни захотели скооперироваться, что бы мы ни захотели сделать — мы для всего открыты: если нам надо организовать какое-то мероприятие или профинансировать оратора, сходить на большой и шумный рок-концерт, сидеть за столиками, раздавать свою литературу, пытаться заглянуть в вырезы маечек восемнадцатилетних девушек… даже если нам придется объявиться на телевидении или в журналах, чтобы нас все цитировали, вести жизнь рок-звезд и обладать властью мессий, чего бы это ни стоило — мы открыты для всего. Вы только скажите нам, куда прийти и с кем поговорить, какова аудитория вашей газеты и как вы оцениваете потенциального зрителя, а еще — хотя бы чуть-чуть намекните, что вы хотели бы от нас услышать.

Это просто как в 60-е! Взгляни! Взгляни, говорим мы друг другу и показываем на несовершенство мира, на зияющие прорехи в мироздании — ошеломленные, взволнованные. Взгляни, что творится! Взгляни, например, на несчастных бездомных. Взгляни: им ведь приходится испражняться прямо на улицах, по которым нам приходится ходить! Взгляни, сколько сейчас стоит снять жилье! Взгляни, как банки взимают скрытые проценты, если ты пользуешься их банкоматами! А «Тикетмастер»[107]? Ты знаешь, сколько они берут за свои услуги? Ты знаешь, что если заказывать билет по телефону, они берут с тебя за каждый билет доллара по два, черт их дери? Ты вообще слыхал об этом? Это просто уродская клиника!

Ничего, скоро все встанет на места. Мы выпустим журнал, так что до мирового господства нам осталось полгода, не больше, и вот тогда все это озвучится и исправится. Мы смотрим портфолио. Я сижу с симпатичной девушкой-фотографом по имени Дебра и вижу не только перспективу свидания, но и образ, который моментально воплем отзывается главной мелодией нашего послания к человечеству. В ее папке — снимок крепкого парня, который несется по пляжу с такой скоростью, что его контуры размыты.

— Это же готовая обложка, — говорю я.

— Отлично! — отвечает она, и я думаю, увеличит ли это мои перспективы.

Бегун на обложке рождает следующую мысль: мы тоже должны быть голыми! На обложке, конечно же, будет этот бегун Дебры (увы, она с ним живет), а на внутренней стороне обложки должны бежать несколько сот молодых людей! Мы воспроизведем легкость и общие очертания того, первого, но — вот оно! — нас будут сотни, и все мы будем мчаться по пляжу, табун нагой и полной надежд плоти будет мчаться слева направо, и это будет символизировать то, что всем и так понятно, что оно будет символизировать. Мы звоним Дебре и договариваемся, а потом обзваниваем всех в поисках обнаженные моделей: звоним друзьям и вообще всем знакомым.

Постепенно масштабы проекта уменьшаются. Несколько сотен нам ни к чему. (Да и вообще, как они уместятся в кадре?) Нам надо всего несколько человек — может, десять. Восемь. Пять. В первую очередь, разумеется, там должны быть мы. Итак: Муди, Марни и я. Теперь добавим репрезентативности. Мы всерьез озабочены тем, чтобы на снимке было разнообразие. Нет, не то чтобы наш штат являл собой совсем уж сумасшедшее разнообразие, но мы должны выглядеть разнообразно, и чем ближе день съемок, тем сильнее мы начинаем паниковать. Мы должны представить полноценный срез молодой Америки! Для съемок нам нужны трое мужчин и три женщины; трое должны быть белыми, один черный, один латинос, один азиат… А у нас вместо всего этого — только мы, трое или четверо белых (и даже ни одного еврея!). Чтобы сниматься голыми, нам нужен один афроамериканец и один латиноамериканец. Или латиноамериканка, неважно. И еще нужен кто-то азиатского происхождения. Лили говорит: нет. Эд из отдела распространения — мы знаем его, потому что он работает в «Вайред», и он черный, тоже говорит: нет. В отчаянии мы начинаем думать: не сойдет ли Шалини, индианка, за представительницу какого-нибудь более известного этнического меньшинства? Может, на размытом снимке она будет выглядеть как цветная?

— Слушай, ты не могла бы…

— Нет, — отвечает она.

Мы звоним Джун.

Джун Ломена — наша чернокожая приятельница. Время от времени она появляется в этом здании, работает на тот или иной журнал, — как-то раз остановилась поздороваться, и в итоге написала нам для первого выпуска что-то смутное про отношения мужчин и женщин. Кроме того, я упомянул, что она чернокожая? (Впрочем, рассуждаем мы, судя по фамилии, она может оказаться и латиноамериканкой, — но не уточняем.) Она училась на актерских курсах (в университете Браун), поэтому когда мы предлагаем ей побегать нагишом, она с готовностью соглашается. Итак, нас четверо. Прочие знакомые отказываются. Наконец через кого-то мы находим еще одного парня, который, как решаем мы, подходит нам, потому что он бреется налысо.

— Мы не сможем вам заплатить, — говорим мы.

— Не вопрос, — говорит он.

Мы понятия не имеем, зачем ему это надо: залезать в машину с четырьмя незнакомыми людьми, а потом голым бегать по пляжу — но мы, представьте себе, и не хотим знать.

И вот не по сезону холодным октябрьским утром мы оказываемся на пляже «Черные пески» на плоскогорье Марин. Мы только что разделись и обнаружили: там, где у пятого парня предполагается просто пенис, наличествует пенис, сквозь который продета какая-то золотая штуковина. Что-то вроде иглы, гвоздя или чего-то в этом роде — трудно сказать, не всматриваясь. Мне от одного взгляда становится нехорошо. Я благочестивый и запуганный католик, до десяти лет вообще не видел своего пениса, а до поступления в колледж не дотрагивался до него, и смотреть на эту штуку, про которую я даже не знал, что так бывает… Я переключаю внимание на груди Марни: без одежды они выглядят совсем иначе, чем в одежде и — представьте себе — они вроде как несимметричны. Джун выглядит нормально, она гибкая и сильная и, безусловно, единственная из нас всех, у кого все на месте и как полагается. Потом я пытаюсь прикинуть, чей пенис больше — мой или Муди, — но потом решаю, что, по крайней мере в неэрегированном состоянии, у нас ничья. Или почти ничья. Ну и ладно.

Мы молоды, мы наги и мы на пляже!

Дебра достает аппаратуру и усаживается на бревно лицом к воде. Мы отходим на двадцать ярдов для разбега, а потом мчимся мимо нее вдоль берега на полной скорости. Мы стараемся рассредоточиться, чтобы в тот момент, когда мы мимо нее пробежим, было видно каждого и чтобы были представлены все цвета и размеры. Будет красиво и поэтично, но оказывается, что это жутко больно. Пенисы болтаются вверх-вниз, а когда мы набираем скорость, они мотаются вправо-влево и вперед-назад (кто бы мог подумать, что еще и вправо-влево?). Дико больно. Люди не должны такого делать. Пенисы придуманы не для того, чтобы с ними бегать. У меня в голове возникают образы: полуоторванный глушитель скребет дорожное покрытие, птица вытряхивает жизнь из червяка… Больно до идиотизма. Мы пробегаем мимо Дебры, она щелкает раза два, потом мы всё повторяем. И еще как минимум двенадцать раз. Я начинаю на большей части дистанции придерживать пенис рукой и отпускаю, лишь когда пробегаю прямо перед Деброй. Не могу представить себе, каково парню с пирсингом. Вряд ли пирсинг помогает, чтобы не болтался. Вот если бы это был специальный крючок, скажем на пупке…

Мы делаем еще снимок, где все бегут со стороны Дебры прямо в воду, а та, как всегда, ледяная. После чего одеваемся и едем по домам. И вот фотографии готовы: все мы безнадежно размазаны, а наших благородных демографических усилий (две девушки, один чернокожий) практически невозможно заметить. Вся беготня мимо Дебры пошла коту под хвост, а значит, что мы измывались над своими пенисами зазря. Остается только последняя фотография, где все мы с голыми задницами несемся в воды Тихого океана. Ее и берем.

Эта фотография — последняя из серии, занимающей шесть страниц и открывающей первый номер: это визуальный монтаж, предваряющий процитированный выше манифест. Каждая страница — что-то вроде коллажа: фотографии упираются друг в друга. Над каждой напечатано слово. Например:

Над фотографией молодой женщины избалованного вида: Не-а¹.

Над витриной с оружием на продажу: Не-а².

Над двумя пупсиками в подвенечных нарядах: Не-а³.

Над телевизионным проповедником, превозносящим свою паству: Не-а⁴.