Мы с Тофом продолжаем забираться в гору, ведь если хочешь попасть на Черные Пески, надо подняться очень высоко: сначала все время вверх, где дорога вьется туда и сюда, мимо туристов, которые остановились полюбоваться видами и взглянуть на Золотые Ворота сверху, а на изгибах мы дважды едем в его сторону, и дальше открывается поистине библейский вид, оттуда видны Остров Сокровищ и Алкатрас, потом (слева направо) — весь Ричмонд Эль-Черрито, Беркли и Окленд, потом Бэй-бридж, потом центр города — белые раковины с зазубренными краями, Золотые Ворота кроваво-красные, потом остальные части города, Пресидио, проспекты…
Но мы едем вперед, и по мере того как дорога, петляя, тянется дальше, машины попадаются все реже и исчезают, а на самом верху горы, где туристов уже совсем немного, да и те разворачиваются, чтобы спуститься вниз в закутке, где с трудом можно развернуться, у тоннеля периода Второй мировой на самом верху, потому что там действительно возникает ощущение, что дорога заканчивается именно здесь, на вершине холма…
Но дорога тянется дальше, и вот показываются ворота, ветхие металлические ворота прямо поперек дороги, они открыты — может, они открыты все время. Мы с Тофом едем, не сбавляя хода, и вот проносимся мимо парковки и пролетаем сквозь ворота, а два молодых туриста, голландцы с их неизбежными темными носками и шортами, смотрят на нас разинув рты, не понимая, что мы творим: мы похожи на команду супергероев в космическом корабле, не скованных ни законами страны, ни законами физики.
Дорога, которая здесь уже стала односторонней, устремляется прямо к воде, и кажется, что ярдов через двадцать мы в нее ухнем — на несколько секунд действительно рождается такое ощущение (впрочем, если это произойдет, то мы, конечно же, будем готовы сделать тот самый трюк — одновременно выбраться из машины, каждый со своей стороны, и безупречно синхронно уйти под воду), поэтому мы сбавляем скорость, а потом дорога поворачивает вправо, потом вниз, и через секунду мы едем уже вдоль воды, только, конечно, на пятьсот футов выше, и какое-то время слева нет ничего похожего на утесы, там просто голый обрыв, — а потом перед нами вдруг открывается весь Хедлендз, зеленые мохеровые холмы, охряной велюр, спящие львы, а слева, вдалеке, — маяк, и это невероятно, ведь мы всего десять минут назад выехали из города, такая безбрежная изрезанная равнина — это, наверное, Ирландия, Шотландия или Фолклендские острова, — и вот мы ползем, дорога петляет вдоль скал, и Тоф, как всегда, изо всех сил таращит глаза, и его можно понять, ему не нравится, что я веду машину без рук, одними коленями — совсем чуть-чуть, оп-па, смотрите все сюда!
— Эй, жопа, кончай.
— Что?
— Держи руль руками.
— Не смей меня так называть.
— Ладно. «Срака» годится?
И хотя я раздражен: он в первый раз выругался, по крайней мере я в первый раз услышал, как он ругается, — но одновременно я воодушевлен. Как же это здорово. Какое это облегчение — видеть, что он разозлился. Я беспокоюсь, что в нем слишком мало злости, что у нас с ним все чересчур гармонично, я не могу создать атмосферу с должным напряжением. А такая атмосфера ему нужна, стал я говорить сам себе. После стольких лет спокойной жизни, полной любви, пора дать парню повод позлиться. А как иначе он сможет чего-то добиться? Какой еще стимул может у него быть, кроме желания надрать мне задницу? Мы души друг в друге не чаем, уступаем друг другу во всем, а у Тофа такие добрые глаза и святая младенческая мудрость… И вот тебе! Я —
Ура!
— Нет, «срака» — тоже нельзя.
— Ладно.
— «Срака» даже еще хуже.
— Хорошо. Тогда говнюк.
— Говнюк годится.
В журнале «Мощчь» продолжается бесконечная череда бесплодных ланчей с людьми, которых откапывает Лэнс, — у них есть деньги и они выказали некоторую заинтересованность в том, чтобы помочь нам. Всем за тридцать, все по разным причинам стали достаточно богаты — так, чтобы расточать свое богатство.
— Значит так, — говорил Лэнс, рисуя руками кавычки, — эта девица унаследовала фирму по производству малярных лент с двойным покрытием, и она… — или: — Этот мужик кормится от «Майкрософта» и собирается вложить в прогрессивные СМИ три тысячи лимонов.
Мы встречаемся с ними за ланчем в дальней части ресторана «Вторжение 555» или за столиком в Южном Парке, и мы говорим, рассказываем о своих планах, обрисовываем смутные контуры своих грез, изо всех сил стараемся проартикулировать тот факт, что мы хотим процветать, но при этом не хотим выглядеть как такие, знаете, «процветающие», хотим и дальше заниматься тем, чем занимаемся сейчас, и при этом иметь возможность все забросить, как только нам надоест, хотим завоевать мир, но так, чтобы никто не догадался, что мы это делаем, мы стараемся не подавать вида, что смертельно устали и сами не уверены, действительно ли хотим всем этим заниматься…
В середине каждой беседы будущие спонсоры, гоняя лед соломинкой, обычно говорят, что им надо все обговорить с родителями, юристами и консультантами…
Впрочем, это уже неважно. Мы возненавидели эти встречи, возненавидели друг друга, возненавидели необходимость приходить сюда каждый день, перестали понимать, почему мы все еще этим занимаемся…
Нам сообщили, что срок нашей аренды заканчивается через месяц. Мы уже затянули свое пребывание, каждый месяц умоляя подождать еще чуть-чуть, потому что мы вот-вот получим солидное финансирование, говорили, что нам нужны хоть какие-то деньги, чтобы переехать на новое место и что мы переедем в офис любой компании, которая нас примет… И Лэнс полетел в Нью-Йорк, цепляясь за последнюю возможность, провел несколько встреч с людьми, которые все были или слишком значительными, или слишком мелкими, чтобы нам помочь. Он каждый день звонил с какими-нибудь новостями или просто так, без новостей. Жил он, как и мы все во время приездов в Нью-Йорк, у Скай. Как- то раз мы устроили у нее огромную вечеринку, Скай сама все организовала — купила выпивку, привела диджея, а сама осталась ночевать у своего бойфренда, чтобы мы все разместились на полу в ее квартире, и мы ночевали в ее спальне вчетвером в спальных мешках и швырялись подушками, а когда мы еще веселились, к нам пришла полиция, чтобы нас разогнать, и тогда именно Скай с ее мамой, прилетевшей из Небраски, уговорила полицию оставить нас в покое: мама сказала что-то вроде: «Это же просто славные дети, и они это заслужили своей работой», а Скай делала страдальческие глаза и хлопала ресницами, и полиция от нас отвязалась.
Лэнс позвонил от Скай в тот день, когда должен был лететь обратно: он решил задержаться еще на день. Скай заболела, легла в больницу с температурой — скорее всего, с пищевым отравлением.
— Какая-то вирусная дрянь, — сказал он.
Мы с Муди встречались с основателями «Вайред» — мы пошли туда, подбросить им идею взять нас под свое крыло, объяснить, что мы с ними идеально сработаемся, хоть раньше издевались над их журналом; мы думали, что разговор будет неформальным и легким, в ходе которого мы бегло коснемся деталей и углубимся в обсуждение глобальных замыслов. Разумеется, мы ошиблись. Мы пришли трагически неподготовленными. Ведь нам нужно было всего лишь немного денег, чтобы сделать следующий выпуск, какое-то место — пожалуй, уголок на их этаже, ведь через пару недель на старом нам уже надо
