Сейчас они над Висконсином, или над Южной Дакотой, или черт его знает еще где.

Затем Лопвитц опустил взгляд, откинулся в кресле и заулыбался в предвкушении разговора со знаменитым Провинциальным Самородком, чья знаменитая жирная туша и знаменитый сладкий тенор в это время были заключены в оправу личного аэроплана Лопвитца — восьмиместного, с реактивными двигателями фирмы «Роллс-Ройс». Вообще-то говоря, самолет принадлежал компании «Пирс-и-Пирс», но фактически служил его персональной, феодальной собственностью. Лопвитц опустил голову, необычайное оживление охватило его лицо, и он сказал:

— Бобби? Бобби? Вы меня слышите?.. Ну как? Как делишки?.. Там хорошо вас опекают?.. Что?.. Алло!.. Алло!.. Бобби? Куда вы делись? Алло! Слышите меня? Бобби!

Все еще прижимая к уху трубку, Лопвитц хмуро взглянул на Шермана, словно тот только что совершил проступок гораздо худший, чем просто проворонил дело с «Юнайтед Фрэгранс» или отлучился без спросу.

— Ч-черт, — буркнул он. — Связь прервалась. — Похлопал трубкой по аппарату. — Мисс Бейлз?.. Связь прервалась. Попробуйте снова связаться с самолетом.

Он повесил трубку и горестно огляделся. Потеряна была возможность выслушать, как этот великий артист, этот великий мешок жира и славы, вознесенный на высоту сорока тысяч футов над американской глубинкой, будет изливать на него свою благодарность, преумножая тем самым значительность фигуры самого Лопвитца.

— Ладно, так на чем мы остановились? — Теперь Лопвитц сделался таким сердитым, каким Шерман едва ли когда-либо его прежде видывал. — Ах да, ч-черт, «Жискары». — Лопвитц принялся качать головой, как будто случилось нечто действительно ужасное, и Шерман весь сжался, потому что неудача с этими золотыми облигациями была хуже всего. В следующий миг, впрочем, до Шермана дошло, что Лопвитц переживал всего лишь из-за прерванной телефонной беседы.

Телефон зазвонил снова. Лопвитц схватил трубку:

— Да?.. Связались с самолетом?.. Что?.. Ну ладно, давайте поговорю.

На сей раз Лопвитц, поглядев на Шермана, качнул головой так безутешно и огорошенно, словно Шерман был его другом и наперсником.

— Это Рональд Вайн. Звонит из Англии. Он там в Уилтшире. Нашел мне резные панели для стен. Там они по времени на шесть часов впереди, так что придется послушать. — Голосом он словно просил снисхождения и поддержки.

Панели для стен? У Шермана глаза на лоб полезли. Но, видимо, из боязни, как бы он не ляпнул что- нибудь в такой критический момент, Лопвитц поднес палец к губам и на секунду прикрыл глаза.

— Рональд? Вы откуда звоните?.. Я так и думал… Нет, очень хорошо знаю… Что значит они не хотят продавать?

Лопвитц углубился в подробное обсуждение с декоратором Рональдом Вайном каких-то препятствий, затрудняющих покупку в Уилтшире резных панелей для стен. Шерман снова уперся взглядом в камин… Клещи… Лопвитц пользовался камином всего месяца два и с тех пор никогда не разжигал его. Однажды, сидя за столом, он почувствовал сильный зуд и жжение в нижней части левой ягодицы. Там оказались огненно-красные волдыри. Укусы клещей… Единственное правдоподобное объяснение состояло в том, что на пятидесятый этаж, где вершила свои дела великая и могучая компания «Пирс-и-Пирс», пробраться, чтобы укусить ее хозяина в зад, клещи могли только в вязанке дров для камина. Теперь же на бронзовой решетке были аккуратно разложены тщательно отобранные поленья из Нью-Гемпшира, скульптурно совершенные, совершенно чистые, абсолютно обеззараженные, спрыснутые таким количеством инсектицида, которого хватило бы, чтобы уничтожить все живое в целой банановой роще; поленья были установлены капитально, навсегда, а вовсе не для сожжения.

Лопвитц возвысил голос:

— Что значит они не предназначали их для коммерции?.. Ну да, я понял, они так сказали, но они же знают, что вы покупаете для меня. Какая еще «коммерция»?.. А-га… Значит, так скажите, что у вас есть для них от меня слово. Треф… Пусть сами сообразят. Если со мной это «коммерция», то сами они треф… Что это значит? Это значит вроде как то же, что «не кошер», только еще хуже. В переводе на нормальный язык это примерно соответствует слову «дерьмо». Есть старая поговорка: «Если как следует вглядеться, все треф», причем это относится также и ко всевозможным молью траченным аристократам, Рональд. Скажи им, пусть подавятся своими панелями.

Лопвитц повесил трубку и уставился на Шермана с великим неудовольствием.

— Ладно, Шерман, перейдем к нашим баранам. — Тон его был таким, будто Шерман юлил, спорил, выкручивался, отпирался и всячески старался вывести его из себя. — Не могу понять, что случилось с «жискарами»… Но вот что я хочу вас спросить… — Он склонил голову набок и состроил мину, которая должна была как бы сама собой говорить: «Да-да, я к тому же знаток людских душ!»

— Я не к тому, чтобы соваться не в свое дело, — вновь заговорил он, — но мне бы хотелось, чтобы вы все же ответили. У вас что — дома неприятности или как?

На мгновение Шерман заколебался, не обратиться ли к жалости шефа, к мужской солидарности наконец, приоткрыв ему — ну хоть на дюйм-другой — историю с любовницей. Однако шестое чувство подсказало ему, что «неприятности дома» лишь вызовут у Лопвитца презрение да пробудят его аппетит к сплетням, до которых, похоже, он и так весьма охоч. Поэтому Шерман покачал головой и слегка улыбнулся, показывая, что этот вопрос ничуть его даже не задевает, а затем проговорил:

— Нет, вовсе нет.

— Ладно, но, может быть, вам нужен отпуск или еще что-нибудь?

На это Шерман не знал, что и ответить. Однако настроение улучшилось. По крайней мере, не похоже, что Лопвитц собирается его тут же уволить. Но на вопрос отвечать не пришлось, потому что телефон зазвонил снова. Лопвитц поднял трубку, хотя на сей раз не так поспешно.

— Н-да?.. Что-что, мисс Бейлз?.. Шермана? — Тяжкий вздох. — Ладно, он у меня, здесь сидит.

Лопвитц недоуменно поглядел на Шермана.

— Похоже, это вас. — Подал трубку.

Очень странно. Шерман поднялся, принял трубку и встал рядом с креслом Лопвитца.

— Алло?

— Мистер Мак-Кой? — Это был голос мисс Бейлз, секретарши Лопвитца. — Вас спрашивает некто мистер Киллиан. Говорит, что ему срочно надо поговорить с вами. Будете говорить?

Шерман почувствовал в груди трепет. И сразу галопом — тахикардия.

— Да. Благодарю вас.

Голос произнес:

— Шерман? — Голос принадлежал Киллиану. До сих пор тот никогда еще не называл его прямо по имени. — Я обязательно должен был до вас дозвониться. — Знакомый ирландский говорок.

— Я у мистера Лопвитца в кабинете, — проговорил Шерман отстраненно.

— Знаю, — сказал Киллиан. — Но я должен был удостовериться, что вы не уйдете из здания и никуда не денетесь, пока я до вас не доберусь. Только что звонил Берни Фицгиббон. Говорит, у них появился свидетель, способный прояснить личности тех, кто присутствовал там, на месте. Вы слушаете?

— Прояснить?

— Опознать их.

— Понятно… Я, пожалуй, перезвоню вам, когда вернусь на свое место. — Спокойно, спокойно.

— О'кей, я у себя, но мне надо идти в суд. Так что давайте поскорей. Есть кое-что еще неотложное, что вам надо знать. Они с вами хотят встретиться завтра официально. Официально, поняли? Так что перезвоните мне немедленно. — По тому, как Киллиан произнес слово «официально», Шерман понял, что это условное выражение, на случай, если их разговор мог кто-то слышать.

— Хорошо, — сказал Шерман. Спокойно. — Спасибо. — Он положил трубку на аппарат, стоявший на столике ирландского чиппендейла, и в ошеломлении опять уселся в высокое кресло.

Лопвитц продолжал так, словно этого телефонного разговора не было вовсе.

— Как я уже говорил вам, Шерман, дело не в том, что компания «Пирс-и-Пирс» из-за вас понесла убытки. Я не об этом. С «Жискарами» идея была хорошая. Замечательно все было разработано, и вы много об этом думали. Однако я к тому, что, господи, вы работали над этим четыре месяца и вы у нас по таким