– Отче наш, сущий на небесах... – Она беззвучно зашептала молитву, потом внезапно запнулась на полуслове. Ухмылка перекосила рот, женщина зажала его рукой: то ли плач, то ли смех – будто льдинки зацокали по стеклу.

Ее била крупная дрожь, в унисон раздался стук в дверь. Она молчала. В ответ робко звякнула оконная рама. Длинная штора взвилась клубом темно-красного шелка, рванулась, полоснув по свечам. Женщина открыла глаза, в них плясала горячка.

– Госпожа, лорд Ричард просил передать, что повез вашу сестру к доктору. Они обещали вернуться до обеда.

Ни звука в ответ. Она могла бы растерзать его.

Отчаяние рвалось наружу – вот-вот покажется. Лишь Виктория знала, как угомонить ее, и она ушла – она всегда уходит. Но рано или поздно ей приходится возвращаться. Такова любовь. Нельзя покинуть то, что любишь. Даже ценой собственной жизни. Нельзя не думать об этом, нельзя отвернуться. Мысль о ней обжигает тело изнутри – и это единственное, что делает его теплым. Существование похоже на длинную иглу, медленно входящую в грудь. В этом движении столько сладости – ей бы только забыть, что скоро раздастся пронзительный скрежет, когда игла пройдет насквозь и ударится о замковую стену. Мысль о брате разъярила ее, как в первый раз.

Эта тварь постоянно маячит перед глазами. Она возненавидела его с той самой минуты, как увидела белые мальчишечьи руки, лежащие на плечах двух девочек. Его привезли вместе с ними. Старшая очаровывала, а вторая... Что стало со второй? Она не помнила.

Головная боль приливала всё быстрее, наполняя тело тошнотворным ужасом. Ей все мешали, все.

– Госпожа?

Да что же ему надо от нее?! Надоедливый урод! Вечно лезет со своей дрожащей ухмылкой, всегда обо всём знает. Иногда ей хотелось столкнуть его с лестницы, просто чтобы посмотреть, как он кулем покатится по ступеням и под конец примет свой истинный вид – вид кривой, сломанной куклы.

Наконец, Эшби ушел и отпустил тишину. Холод усилился, но женщина словно не замечала этого. Встала, подошла к секретеру. Красное блестящее дерево было влажным, как лед. Пальцы наткнулись на инкрустированную крышку, оставившую на них тонкие царапины.

Она отомкнула запертый ящик, нежно извлекла шкатулку, обернутую в белую шаль. Развернула. По серебряной рамке небольшой фотографии разбежались крохотные блики. Лицо этого человека всегда казалось ей скорбным. Даже когда он улыбался, в его глазах стояло высокое, холодное небо. Она могла слышать дождь, бежавший по желтой траве, дотрагиваться до парусов нездешней осени, но так и не решилась признаться ему... Эта жизнь не сбылась. Сколько слез она пролила над его лицом, сколько бессильной ярости. Марго стала ее шальной пулей.

Взглянув на свое отражение в стекле фотографии, женщина столкнулась с чужими широко раскрытыми глазами.

Она молода. Время едва ее тронуло – это тоже пришло взамен. Но чем бы она ни владела сейчас, игла прошла насквозь и от удара сломалась пополам.

Она смотрела в стекло. Прикоснувшись к нему лбом, зло прошептала: – Ты обманула саму себя, ведь правда, Каталина?

Портрет выпал, зазвенев серебряной рамкой. Элинор свернулась клубком на ковре, кутаясь в ледяной шелк.

– Викки... – Ее голос стал хриплым и жалобным.

*                      *                      *

Клиника св. Иоанна

11:30

– Гляжу, головой вы повредились гораздо серьезнее, чем я думал! Даже не просите, я ни за что не соглашусь!

Алекс устало опустил веки, от раздражения всё горело внутри.

– Да это абсурд! – не унимался врач.

Алекс молчал.

– Прошу вас, мистер Райн, внимательно выслушайте меня еще раз...

Кранц чувствовал, что ему не удается убедить пациента, а потому снова принялся шаг за шагом излагать, насколько опасны предъявленные ему требования – питая слабую надежду, что до этого странного человека всё-таки дойдет, что сбрендил тут именно он. Но взвешенный монолог разбился о прежнее упрямое молчание. Врач выдохся и упал на