Они так и сидели молча, пока она и воробьи доедали мороженое. Солнце посверкивало сквозь неровно цедившие свет клены, уходя за полдень. И Алекс вдруг понял, что ему давно не было так хорошо. Возможно, никогда прежде. Он чувствовал, как пахнет лето, как гудит прогретый воздух, как жар пробирается сквозь его тело к ее белому локтю, ненароком прижатому к его руке. Молчание Тэа не было отрицанием, оно ничего не таило, кроме усталости. Всё, чем она была, целиком и полностью было рядом с ним, на этой скамейке. Он не знал, что это значит, и откуда пришла уверенность. Но когда она бережно положила пустую обертку рядом с собой и сложила руки на коленях, он обнял ее, и едва не вздрогнул, когда спустя минуту она обняла его в ответ.

*                      *                      *

Тэа отстранилась первой.

Алекс медленно вспомнил гонку по утреннему городу, изумился, что сейчас она позволила им обоим забыться. Тэа откинулась на скамейке, ее глаза стали зелеными, отразив разворошенные дубы. Заметив движение, мгновенно прискакали воробьи. Расселись кружком, помаргивая черно-синими глазами. Алекс пожалел, что ему нечем отвлечь их.

Тэа глубоко вздохнула, задержала дыхание. Он глядел на ее губы. В памяти, след в след, проходили все мысли этих последних шести месяцев. Он ни разу не посмел ответить себе на вопрос, что чувствует, вспоминая эти губы. Теперь в вопросах не было необходимости.

– Спасибо, – едва слышно сказала она.

Он встал, взял ее за руку и помог подняться. Воробьи порскнули в разные стороны.

– Пойдем пешком?

– Пойдем.

Алекс не выпустил ее ладони, и они медленно побрели по аллее, держась за руки. Он слышал, как постукивает пульс в ее запястье. Скоро всё изменится. С нее спадет вуаль усталости, зрачки сузятся, движения станут непредсказуемыми. Но он вряд ли позволит ей изводить себя, как прежде, и она это знает.

– Думала, Ростов напишет?

Она кивнула. – А он... не говорил с Дэном?

– Нет. Хотя Дэн уверен, что именно он помог тебя вытащить. И в этом есть смысл. – Алекс не рискнул рассказать, в каком обличье представился предполагаемый Ростов.

– Ясно...

Он понял, что она не закончит фразу, хотя ей есть, что сказать. Он не знал, о чём спрашивать дальше: почему она вернулась? Что-то новое – или всё по-прежнему? Тэа споткнулась о край бордюра, и он немедленно подхватил ее.

– Я скоро... оклемаюсь, – она виновато ухватилась за его локоть, когда он вернул ее в устойчивое положение.

– У тебя плохая работа.

– Жизнь вообще плохая штука. – Она очень любила эти ничего не значащие отговорки.

Он промолчал в ответ. Она вскинула на него взгляд, не улыбнулась.

– Ты изменился.

– Скорее, ты.

– Вероятно.

– Что дальше?

Она опять опустила лицо, и он порадовался, что она не хочет врать, глядя ему в глаза. Несколько минут они шли в тишине, и Райн почти уверился, что она восприняла его вопрос риторически. Но она всё же ответила: – Охотиться.

– Нас снова зачислили в штаб?

– Вы сами себя зачислили. Дело не подневольное.

– Значит, речь о той же Охоте.

Она кивнула.

– Течение всё еще сопротивляется?

Тэа остановилась и сама уткнулась Алексу в грудь: – Как оно мне надоело.

– Но выбора нет.