Дорогие мои! Мой капитал — открытки и бумага с конвертами — требует, чтобы его пустили в дело. Думаю, вы не будете слишком строго судить содержание этих писулек т. к. я могу дать только количество. Что касается качества, то по ряду причин его дать не могу. Только сейчас пришел с перевязки. С удовольствием прошелся по улице, чистому морозному воздуху. Непрерывно снуют машины, много прохожих. Всё это так мало похоже на то, что приходилось видеть в течение нескольких месяцев, что кажется необычным. Слышны гудки паровоза, ж.д. здесь проходит параллельно шоссе. Быть бы мне на месте одного счастливца, которого отпустили на 4 дня домой! Правда он живет в 65 км от поселка, а это расстояние я бы согласился пробежать на четвереньках. Очень хочется курить — опухли даже уши. Обещают сегодня дать табак. В поисках курева забрался на чердак дома. Нашел там 'Естественную историю' Горизонтова. Без начала и конца, но все же довольно пухлая. Теперь читаю. С центральными газетами здесь хуже, нежели в госпитале, да и не только с газетами, а с книгами вообще. Вечерами читаю газеты вслух (почему — то мне везет в этом). Слушают внимательно. Пробовал читать Макара Чудру — не доходит.

Дорогие мои! Мои ежевечерние обращения к богу, наконец, услышаны и сегодня ночью я был с вами. Так не хотелось открывать глаза и сознавать, что всё это только сон! Правда, всю ночь снилось много и ерунды — главным образом в гастрономическом оформлении и только под утро увидел и всех вас. Почему то я так редко вижу сны, или я слишком крепко сплю и не помню их? Сегодня у нас трескучий мороз, в комнате не ахти как тепло и поэтому особенно неуютно. Тяну эрзацмахорку. К счастью хоть она еще есть. Трудно, однако, бросить курить! На перевязку иду 13 числа и, думается, схожу еще не больше одного, двух раз. 9-го так и не пришлось сообщить свой адрес в полк т. к. адрес еще не уточнен. Пока улита едет, наш полк, пожалуй, далеко уйдет. Бросаю писать — зовут в баню. Вот действительно блиц — баня. Впрочем, основное это было сменить белье, а мытье основательное по выздоровлении. Наглотался дыму, кое-как вымылся. Крепко целую всех. В.

Дорогие мои! Много думаю о вас, вашей жизни. На днях возвратился из краткосрочного отпуска один из жильцов нашего дома. То, что он рассказал о жизни своей семьи, жизни города малорадостно и малоприятно. Правильней сказать, мы совсем не знаем, как живут наши семьи. И особенно я. Трудно писать вам не имея от вас писем. Дни наши проходят однообразно, без особых событий, праздно. Но замечу, на нашем фронте фашисты ежедневно бывают крепко биты. Надо сказать, не бездействует и наш союзник — мороз. Боюсь, что придется крепко и мне бежать вдогонку за своей частью. По моим расчетам числа 20 буду выписан из батальона выздоравливающих. Ежедневно хожу на ППС, читаю там центральные газеты, дома — историю партии. Народ в моем доме тяжелый и ни с кем близко не сошелся. В небе летают воздушные патрули и как — то особенно грозно ревут моторы. Крепко целую всех. Пишите подробней о своей жизни. В.

Дорогие мои! Зашел сейчас на ППС, чтобы сообщить свой адрес в свою часть ну и решил попутно черкнуть несколько слов и вам. К большой досаде моей адрес оказался тот же, что был и неделю тому назад. Ведь давно можно было получить письма из полка! Здесь говорят, что до своей части открытка пройдет несколько дней. Словом, при хороших обстоятельствах чрез неделю я смогу читать ваши письма. Скорей бы наступил этот час! Завтра иду на перевязку и попытаюсь выяснить сроки моего пребывания здесь. Вот пока и всё. Живой, здоровый. Крепко целую всех. В.

Шестые сутки нахожусь на «питательном пункте», метрах в трехстах от госпиталя, где лежал в декабре — январе. Все, кто прибыл со мной, уже отправились на передовую. Я с несколькими бойцами все еще ожидаю направления. Вечером, когда все улеглись, слушал радио. Передавали Грига, Рахманинова, Скрябина, Бородина, Чайковского, Бетховена, Сенсанса. Хожу несколько дней под впечатлением услышанного. Мне даже показалось, что все, что прозвучало было исполнено по моей заявке, хотя слышимость иногда и была отвратительная.

Несколько слов о себе. Теперь я живу далеко от передовой линии, в каменном теплом доме. О близости фронта думать не приходится. Работаю в управлении дивизии, вооружен пером. Чуть ли не ежедневно в нашем клубе бывают вечера, концерты, киносеансы. Есть очень неплохо сыгранный духовой оркестр, джаз. Сегодня, например, слушал Оффенбаха, Штрауса, Глазунова — очень хорошо. Правда, часто вместо удовольствия, испытываю от музыки грусть. Мой начальник — исключительно симпатичный человек. Словом, мне стыдно от того, что я живу здесь припеваючи, а вы терпите такие лишения. В глубоком тылу сидите без света, а у нас в одной комнате четыре лампы. Каждый день свежие газеты. Если не дают махорки, то вместо нее — табак для папирос высшего сорта — «Казбек», «Ява». И это не удивительно — все для фронта. Но я бы согласился и потерпеть в сырой землянке, без света, на одних сухарях — только вам бы было хорошо.

Милая моя! Поздравляю с днем рождения. Грустно, что без подарка, но надеюсь, что это в последний раз. Прошу бабушку, Володю, Илюхея расцеловать за меня новорожденную и еще раз поздравить ее.

Вчера получил письмо с фотографиями ребят. Они бесподобно трогательны. Смотрю на них и не могу насмотреться. Жаль на фото нет мамаши и бабушки. Весна у нас наступила. Сегодня пасмурный день, но снег тает. Дует южный ветер. Вместо весенних голосов доносится грохот артиллерии, разрывы бомб и грозный рев самолетов.

Вчера в клубе провожали капельмейстера нашего оркестра. Его переводят в распоряжение фронта. Оказалось, что и капельмейстер и музыканты оркестра из академии имени Фрунзе. Вот откуда их мастерство. На прощанье они преподнесли нам великолепный концерт из произведений Глазунова, Бородина, Верди. Боюсь, новому капельмейстеру будет трудно освоить мастерство своего предшественника. Весь день светило солнце. Из окна открывалась широкая перспектива света божьего. Ясно обозначалась береговая линия озера, а за ней, покрывающийся изумрудными капельками лес.

Милая Катя! Вот и первое мая на исходе. В лучах заходящего солнца купаются комары и мошки, кругом тишина — даже немцы и те сегодня ведут себя по-джентльменски, всего раза три, четыре выстрелили из пушки. День, сегодня исключительный — солнце, ни дуновения ветерка, воздух наполнен весенним ароматом и как — то невольно чувствуешь себя по — праздничному. Я весь день работал — отчет, но много раз мысленно бывал вместе с вами. Как то становится грустно, тоскливо, когда думаю о вас. А тут ещё эти подарки. Как вы провели первое мая, что было на столе у вас. Смотрю на фотографии. Вот и темно стало. Ночь и сегодня будет лунная. На а улице играет гармошка. Керосина, у нас нет. Поэтому прошу простить за краткость и главное за пустоту. Крепко целую всех. Нет, только тебя, а ты за меня всех. Может быть, будешь в этот момент раздражена чем-нибудь, то не целуй пока всё не пройдет, я хочу, чтобы поцелуи были от сердца. В.

Кто грешит — вы мадам или почта? Писем нет третий или четвертый день — если не считать вчерашней открыточки от С.М. Подожду ещё насколько дней, а потом подумаю, может быть, обидеться и тоже молчать? А пока что поговорим немного. Вчера и сегодня пришлось видеть тех, кто был взят на вакансии в учреждение родственному моему старому. Поговорив с одним из них, я возымел сильное желание процитировать покойного Ивана Андреевича: 'Ослиных мне ушей и много хоть встречалось, но этаких, какими ты богат, не только у ослят, но даже у ослов мне видеть не случалось'. Одного, впрочем, откомандировывают «взад». Придется прервать наш разговор Катя. Керосину нет сегодня, а писать еще много и долго — мешают всё время. Оно, впрочем, и лучше, а то, кажется, запутаю я и вас и сам запутаюсь и «недреманное око запужаю». Поболтаем в другой раз. Целую только вас, а вы от моего имени всех остальных, да покрепче. В.

Милая супруга! Что творится сейчас на улице — света божьего не видно. Настоящая метель. Опять