возьмете у дежурного по штабу телефонограмму... Где сейчас чабан Ичан? — спросил у полковника Емельянов.

— Я распорядился, товарищ генерал, взять его под следствие, — ответил Артамонов. — Мнение мое совпало с мнением работников госбезопасности.

— Если ничего антигосударственного в его поступках не было, — сказал генерал, — буду ходатайствовать, как только следователь снимет допрос, отпустить его. А вы, Яков Григорьевич, возьмете Ичана с собой на Лоук-Секир. К Ичану могут приходить, и надо, чтобы это было под вашим контролем. Кстати: что вы знаете о женщине, которая спасла его?

— Зовут ее Дурсун, товарищ генерал, — сказал Яков. — Ее схватили, как и меня, в кибитке Ичана. Предполагаю, что караван специально расчленили, чтобы погоня ушла за Ичаном, а меня можно было бы без помех доставить в крепость Змухшир. Судьба Дурсун неизвестна. Скорее всего, она осталась в Карагаче.

— Таким образом, Дурсун сейчас у Мордовцева или Клычхана, — сказал генерал. — Тем более необходимо, чтобы Ичан был с вами: схватив Дурсун, наши враги получают возможность шантажировать Ичана, толкать на любые преступления. Сами понимаете, насколько важно знать, кто будет исполнителем такого шантажа. Сеть агентуры у Мордовцева наверняка разветвленная.

Кайманов подумал: «И без того Лоук-Секир «веселое место», а тут еще я должен буду взять с собой мину замедленного действия в виде Ичана, потерявшего свою Дурсун».

По отношению к себе Яков чувствовал не то чтобы недоверие, но тем не менее досаду и полковника Артамонова и генерала. Не мудрено. Как же он, Яков Кайманов, такой опытный человек, угодил в западню, попал впросак? Вся эта история, конечно же, дает материал для расследования, бросая на него какую-то тень. Теперь он хоть и при исполнении служебных обязанностей, но тоже почти подследственный.

— У меня нет ни времени, ни желания, — обернувшись к Кайманову, сказал генерал, — объяснять вам, насколько серьезно все то, что с вами произошло... Я знаю вас много лет. Только это и позволяет простить допущенный вами промах. Но полная реабилитация вашего доброго имени может быть только тогда, когда вы лично доставите ко мне, в этот кабинет, и Флегонта Мордовцева, и Клычхана, и пока что неизвестного нам, но активно действующего их главаря. Руководит поиском по-прежнему полковник Артамонов. Разрабатываете план и выполняете его вы... Еще раз подчеркиваю, за вас поручился я лично. В случае провала операции будут непосредственно затронуты мой авторитет и моя честь.

— Спасибо, товарищ генерал, — несколько смешавшись, сказал Яков. — Мне придется или оправдать ваше доверие или пулю в лоб.

— Надеюсь, до пули дело не дойдет, кстати, такой вариант меня совершенно не устраивает. А сейчас идите. Вы свободны...

Слова «вы свободны» вдруг получили для Якова иную окраску: «пока свободен»...

Теперь все будет зависеть от того, удастся ли ему разрубить затянувшийся на горле узел и доставить генералу всю верхушку действующей на этом участке гитлеровской агентуры.

Яков и полковник Артамонов вышли в приемную.

— Ладно, Яков Григорьевич, выше голову. Как говорится, глаза боятся, а руки делают...

В приемной дежурный по штабу передал полковнику Артамонову телефонограмму, адресованную Кайманову. Яков прочитал ее, возвратил начальнику отряда. В телефонограмме были указаны только номер части, дата и время. Это лейтенант Дзюба сообщал с КПП, в какое время и какого числа будет проезжать авторота капитана Павловского.

— Хотите, покажу, товарищ полковник, — сказал Яков, — кто таскает терьяк через кордон?

— Быть того не может, — догадавшись, о ком речь, сказал Артамонов.

— В том-то и дело, что может. И не позже чем через два часа вы в этом убедитесь.

— Поехали на КПП... Только сначала заедем на Дауган за Ястребиловым: просил захватить его с собой на обратном пути.

Некоторое время они ехали молча.

Якову было безразлично, поедет или не поедет с ними Ястребилов. Не до Ястребилова ему сейчас. Он сидел и раздумывал, как решить задачу, поставленную перед ним начальником войск: быть Якову прежним Каймановым или совсем не быть.

Наконец полковник Артамонов нарушил затянувшееся молчание.

— Я при генерале не хотел начинать разговор, — сказал он, — но, наверное, Яков Григорьевич, придется тебе побывать у Самохина на Аргван-Тепе. Может, своим опытом ему поможешь... Трудно начинать службу на новом месте, да еще с таким составом. День-другой затратишь, посмотришь, что там к чему, глядишь, и у него дело веселей пойдет.

— Успею ли, товарищ полковник? — с сомнением сказал Яков. — Генерал Емельянов только двое суток дает, а дел много.

— Ну вот, одни сутки — на комендатуре, вторые — у Андрея Петровича на Аргван-Тепе. Завтра возвращается Рыжаков из Каракумов, вступит в должность коменданта Даугана. Считай, что с послезавтрашнего дня ты — начальник Лоук-Секирской комендатуры.

— А как же план дальнейшего поиска? Когда я его должен представить?

— А вот планом и поиском нам надо заняться уже сегодня. Разберемся только с контрабандистами на КПП и займемся. Ни Мордовцев, ни Аббас-Кули, ни тем более Клычхан ждать нас не будут.

Яков подумал, что за один год войны произошло столько изменений, что все пришло в движение, стало непрочным, нестабильным.

Многие из тех, с кем он начинал службу, погибли, или пропали без вести, или воюют сейчас неизвестно на каких фронтах.

Не знал Яков, что ждет его в ближайшие дни и недели. Удастся ли успешно завершить поиск и доставить генералу матерых врагов Мордовцева и Клычхана с их приспешником Аббасом-Кули?.. Но это всего лишь ползадачи... А где искать неуловимого руководителя разведки, тщательно законспирированного главаря? Удастся ли его найти, а тем более схватить?..

Машина въехала в долину Даугана, на окраине которой раскинулась Дауганская комендатура, а в дальнем конце — поселок.

Обширная долина с глинобитными домами, чахлой растительностью, с поблескивающими арыками, протянувшимися под деревьями, показалась Якову, как никогда, родной и близкой.

Постройки комендатуры, как и дома поселка, издали напоминали бруски высушенной под жгучим солнцем глины. Кое-где они поднимались на склоны сопок. Со стороны равнины к ним примыкали обширные огороды подсобного хозяйства, что было существенным подспорьем для перешедших на частичное самообеспечение подразделений погранотряда. Все было знакомым, обжитым, привычным, и все_; это придется покинуть, возможно, на очень долгое время.

Полковник дал знак водителю, тот свернул на проселок. Машина миновала небольшой мостик, перекинутый через расщелину, на дне которой пряталось родниковое озерцо, отражавшее ноздреватые скалы берегов, бледную голубизну среднеазиатского осеннего неба.

«Летом Светлана часто приходила сюда», — вспомнил Яков. Не только озерцо, все, что окружало здесь Якова, каждый день, каждый час, каждую минуту будет напоминать Светлану...

Яков поймал себя на том, что чувствует облегчение: с отъездом в Лоук-Секир уходила тревога, как жить дальше, когда на Даугане развернется филиал госпиталя, который строила Светлана вместе с Баратом и Балакеши. «Еще подумает, что нарочно добился перевода в Лоук-Секир», — мелькнула мысль. Мелькнула и пропала: Яков увидел маячившего у ворот комендатуры как воплощение оскорбленного достоинства бывшего пограничника, бывшего капитана, бывшего коменданта Даугана, ныне — командира какого-то подразделения строительного батальона Авенира Аркадьевича Ястребилова.

Яков коротко попросил Артамонова:

— Разрешите, товарищ полковник, зайду домой... Как только Дзюба позвонит с КПП, буду ждать вас у дороги.

Полковник понял его нежелание встречаться с Ястребиловым, кивнул.

Проходя боковой калиткой к дому начсостава, Яков видел, как Артамонов поздоровался с Ястребиловым, направился вместе с ним в канцелярию.

Яков вошел в свою квартиру, зная, что дома никого нет: Ольга — на стройке госпиталя, дети в