снабжения воинской части быстро заканчивается. Вышедшие из полевых укреплений и оставившие большую часть тяжелого вооружения войска превращаются в беззащитную мишень для авиации и артиллерии врага. Наконец, сама обстановка отступления, ощущение своей слабости перед лицом противника крайне деморализуют войска.
Пункт третий. После нескольких неудачных попыток прорыва уцелевшие решают «отходить мелкими группами». Все. Это — конец. Через несколько дней (или часов) бывший батальон (полк, дивизия) рассыпается в пыль и прах.
Пункт четвертый. Огромное количество одиноких «странников», побродив без толка, без смысла и без еды по полям и лесам, выходит в деревни, к людям. А в деревне — немцы. Дальше вариантов уже совсем мало: сердобольная вдовушка, лагерь для военнопленных, служба в «полицаях». Вот и все.
Каким словом вправе мы назвать этих людей? Дезертиры, изменники Родины, отставшие от воинской части, пропавшие без вести, сдавшиеся в плен, захваченные в плен? Какими весами, какой линейкой можно измерить, чего в этой схеме больше: «не умели воевать» или «не хотели воевать»? Да и можно ли вообще разделить эти категории — умение и желание, квалификация и мотивация — в таком «роде деятельности», как война, где от человека требуется ежеминутно преодолевать основной для всего живого инстинкт самосохранения?
Отнюдь не претендуя на то, чтобы подменять судебные органы и давать персональные оценки, постараемся хотя бы ориентировочно оценить масштаб самого явления.
Хронологически первым (и, вероятно, самым массовым) видом дезертирства стало уклонение от призыва по мобилизации в первые дни и недели войны. Для читателя, родившегося в послевоенном СССР и воспитанного на бесконечных рассказах о толпах старшеклассников, осаждавших военкоматы, сама подобная формулировка прозвучит как злостная клевета. Однако уже в 1992 г. вполне официальные военные историки, авторы монографии «1941 год: уроки и выводы» назвали такие цифры:
Разумеется, далеко не каждый из этих 5,6 млн случаев неявки военнообязанных на призывной пункт следует рассматривать как преднамеренное уклонение от призыва. Сплошь и рядом сам военкомат исчезал раньше, чем к нему успевали прибыть призывники. Но и преувеличивать значение быстрого продвижения вермахта, и уж тем более объявлять это главной причиной многомиллионных потерь призывного контингента не стоит.
География с арифметикой в этом вопросе предельно простая.
Западный Особый ВО занимал территорию всей Белоруссии и Смоленской области РСФСР. Немцы заняли большую часть этой территории только к концу июля 1941 г.
Киевский ОВО — это вся Правобережная Украина и часть левобережья в пределах Киевской области. Немцы появились за Днепром только в сентябре.
Одесский ВО — это не только Одесская область, но и Николаевская, Херсонская. Днепропетровская, Запорожская области Украины, Молдавия и Крым. Оккупация этих огромных пространств Причерноморья и Приазовья была завершена только поздней осенью 1941 г.
Если нескольких месяцев не хватило для сбора призывников, на который по мобилизационному плану отводились считаные дни, то использование термина «уклонение от призыва» становится вполне уместным и оправданным. Не стоит забывать и о том, что далеко не все прибывшие в военкомат оказались затем в рядах армии. На Восточной, в значительной степени русифицированной, Украине (современная Харьковская область) это «далеко не все» выражалось в таких цифрах: на конец октября 1941 г. процент дезертиров из числа новобранцев составлял 30% по Чугуевскому райвоенкомату, 35% — по Сталинскому, 45% — по Изюмскому. Это — Восточная Украина. По оценкам современных украинских историков, абсолютное большинство мобилизованных на Западной Украине остались на оккупированной немцами территории.
Что же касается дезертирства непосредственно из воинских частей, то во второй половине 1941 г. органами НКВД по охране войскового тыла было задержано 638 тыс. человек, заподозренных в дезертирстве. Всего за время войны за дезертирство было осуждено (по данным все того же сборника «Гриф секретности снят») 376 тыс. военнослужащих [35, стр. 140]. Еще 940 тысяч человек было «призвано вторично» [35, стр. 338]. Этим странным термином обозначены те бойцы и командиры Красной Армии, которые по разным причинам «потеряли» свою воинскую часть и остались на оккупированной немцами территории, а в 1943—1944 гг. были повторно поставлены под ружье. Причем среди них обнаружились не только колхозные мужики в солдатских обмотках, но и два генерала: начальник артиллерии 24-й армии Мошенин и командир 189-й сд Чичканов. При этом не следует забывать и о том, что исходное число «потерявшихся» было значительно больше — далеко не каждый смог пережить эти два-три года нищеты, голода, обстрелов, расстрелов, облав и бомбежек...
На странице 140 сборника «Гриф секретности снят» суммарное число всех категорий выбывшего личного состава: убитые, умершие, пропавшие без вести, пленные, осужденные и отправленные в ГУЛАГ (а не в штрафбат, который является частью армии), демобилизованные по ранению и болезни и «прочие» — не сходится с указанным на предыдущей странице общим числом «убывших по различным причинам из Вооруженных сил» на 2 343 ООО человек. Сами авторы сборника прямо объясняют такую нестыковку «значительным числом неразысканных дезертиров».
Остановить поток беглецов сталинское руководство пыталось единственным известным и доступным ему способом — массовыми расстрелами. Только за неполные четыре месяца войны (с 22 июня по 10 октября 1941 г.) по приговорам военных трибуналов и Особых отделок НКВД было расстреляно 10 201 военнослужащий. Всего же за годы войны только военными трибуналами было осуждено свыше 994 тыс. советских военнослужащих, из них 157 593 человека расстреляно [118, стр. 139]. ДЕСЯТЬ ДИВИЗИЙ расстрелянных!
Все познается в сравнении. Немецкий историк Фриц Ган на основании докладных записок, которые командование вермахта подавало Гитлеру, приводит следующие цифры. За три года войны (с 1 сентября 1939 г. по 1 сентября 1942 г.) в многомиллионном вермахте был приговорен к смертной казни 2271 военнослужащий, в том числе 11 офицеров [60]. 2 человека в день. А в Красной Армии в 1941 г. — 92 человека в день.
Всего за четыре года войны (с 1.09.39 г. по 1.09.44 г.) в вермахте расстреляли 7810 солдат и офицеров. В двадцать раз меньше, чем в Красной Армии. Нет, это не просто разные цифры, разные количества. Это уже разное качество общества и власти.
Война не бывает без потерь, без убитых, без раненых. И без пленных. Никому еще не удавалось так организовать боевые действия, чтобы ни один солдат, ни одно подразделение не оказались в беспомощном состоянии, в окружении, без оружия и боеприпасов. Вот и в вермахте, несмотря на всю немецкую организованность и любовь к порядку, за первые три года Второй мировой войны (до 1 сентября 1942 г.) общее число без вести пропавших и пленных достигло 69 тысяч человек. В среднем — по две тысячи человек каждый месяц. Это — по немецким, возможно, заниженным учетным данным.
По данным советского Генерального штаба, за первый год войны (до 1 июля 1942 г.) Красная Армия взяла в плен 17 285 солдат и офицеров противника. Летом 1944 г. в ходе грандиозной и блестяще проведенной наступательной операции советских войск в Белоруссии (операция «Багратион») была практически полностью разгромлена немецкая Группа армий «Центр». Около 80 тысяч военнослужащих вермахта оказались тогда в советском плену.
Все познается в сравнении. То, что произошло летом и осенью 1941 г. с Красной Армией, выходит за все рамки обычных представлений. История войн такого не знала. Откроем еще раз статистический сборник «Гриф секретности снят», на этот раз — на страницах 234—246. Там приведены данные о потерях действующих фронтов в 1941 г. Уникальность указанных страниц в том, что цифры (прошу вас, уважаемый читатель, забыть на время о той трагедии, что стоит за этими цифрами, и сосредоточиться на простой и ясной арифметике) убитых и пропавших без вести не объединены в единый массив при помощи лукавой буквы «И», а показаны отдельно. Для большей наглядности сведем имеющуюся информацию в очередную
