противника из района Броды и остановлен противником в исходном (???) для атаки районе...» [29, стр. 30].

Уже эта оценка ситуации, принятая в то самое время, когда 19-й и 8-й мехкорпуса (к сожалению, не имея связи друг с другом) наступали на Дубно и Берестечко, была совершенно неадекватна реальности. Ну а решение, принятое на основании такой оценки, было совсем уже странным. «Слово взял начальник штаба фронта, — вспоминает Баграмян. — Его мысль сводилась к тому, что надо подходящие из глубины 36-й и 37-й стрелковые корпуса расположить на линии Дубно, Кременец, Золочев с задачей упорной обороной задержать врага. Механизированные корпуса отвести за этот рубеж» [110].

Где тут логика, где следы здравого смысла? Даже если исходить из того, что мехкорпуса фронта, все еще располагавшие к тому времени полутора тысячами танков, оказались неспособны разгромить или по крайней мере задержать продвижение врага, то какие же были основания надеяться на то, что два стрелковых корпуса смогут справиться с такой задачей? Неужели в штабе фронта еще не знали, что стрелковые дивизии, укомплектованные в значительной части призывниками из западных областей Украины, разбегаются толпами после первых же выстрелов? И как можно ставить задачу «отвести за этот рубеж», когда никакого оборудованного оборонительного рубежа на линии Кременец — Золочев еще и в помине не было, а пехота 36-го и 37-го стрелковых корпусов в этот район еще только-только выходила?

Примечательно, что и Г.К. Жуков (начальник Генерального штаба и полномочный представитель Ставки на Юго-Западном фронте) прямо предупреждал против такого решения:

«...узнав, что Кирпонос намеревается подходившие из глубины 36-й и 37-й стрелковые корпуса расположить в обороне на рубеже Дубно, Кременец, Новый Почаев, он решительно воспротивился против такого использования войск второго эшелона фронта:

— Коль наносить удар, то всеми силами!

...Перед тем как улететь 26 июня в Москву, Г.К. Жуков еще раз потребовал от Кирпоноса собрать все, что возможно, для решительного контрудара...» [110].

Полная несостоятельность принятого вечером 26 июня решения (которое Баграмян даже в своих послевоенных мемуарах без тени смущения называет «наиболее отвечающим изменившейся обстановке оперативным решением») выявилась не через несколько дней, а уже через несколько часов — утром 27 июня.

Продолжим чтение воспоминаний Баграмяна:

«..Не успели мы получить донесения о возвращении 8-го и 15-го мехкорпусов на прежние рубежи, как по штабу пронеслась весть: фашистские танки устремились на Острог. В штабе фронта — тревога (но ни тени растерянности. — М.С.)... Полковник Бондарев взволнованно доложил, что сегодня (27 июня. — М.С.) на рассвете 11-я немецкая тонковая дивизия совершила стремительный рывок из района Дубно. Отбросив к югу находившиеся на марше части правофланговой дивизии 36-го стрелкового корпуса, она теперь почти беспрепятственно продвигается на Острог...»

Вот и весь «оборонительный рубеж, занятый стрелковыми корпусами»!

Но еще раньше, чем немецкие танковые части про-юлжили наступление с поля боя у Дубно на восток, на решение командования ЮЗФ отреагировала Москва. В ночь с 26 на 27 июня в штабе ЮЗФ заработал аппарат высокочастотной телеграфной связи «БОДСО. Баграмян вспоминает:

«...Бегу в переговорную, подхватываю ленту, читаю: «У аппарата генерал Маландин (заместитель начальника Генштаба РККА. — М.С). Здравствуйте. Немедленно доложите командующему, что Ставка запретила отход и требует продолжать контрудар. Ни дня не давать покоя агрессору. Все».

Спешу к Кирпоносу. Выслушав мой доклад, он тихо чертыхнулся...»

Тихое чертыхание большого начальства оглушительно отозвалось в войсках.

На рассвете 27 июня Попель нашел, наконец, на южной окраине Брод штаб своего мехкорпуса:

«...мы увидели на обочине KB командира корпуса. Около танка, не останавливаясь, туда и обратно, как заведенный, шагал Рябышев. Я видел комкора всяким. Но таким — никогда... Рябышев, едва кивнув мне, достал из нагрудного кармана сложенную вдвое бумажку:

— Ознакомься.

На листке несколько строк, выведенных каллиграфическим писарским почерком. Кругленькие, с равномерными утолщениями буковки, притулившись одна к другой, склонились вправо. «37-й стрелковый корпус обороняется на фронте Нов. Почаев — Подкамень — Золочев. 8-му механизированному корпусу отойти за линию 37 СК и усилить его боевой порядок своими огневыми средствами. Выход начать немедленно».

Внизу подпись: «Командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник Кирпонос». А над скобками — размашистая, снизу вверх закорючка...

С юга приближалась какая-то легковая машина. Остановилась неподалеку. Из нее вылез знакомый полковник из штаба фронта. Небритый, с красными от бессонных ночей глазами, он сухо с нами поздоровался и вручил Рябышеву конверт. Дмитрий Иванович сорвал сургучную печать, и мы увидели те же кругленькие, утомленно склонившиеся вправо буквы и ту же подпись — закорючку. Только текст совсем другой: корпусу с утра наступать из района Броды в направлении Верба — Дубно и к вечеру овладеть Дубно.

Рябышев оторопело посмотрел на полковника:

— А предыдущий приказ?

Полковник не склонен был вступать в обсуждение:

— Выполняется, как вам известно, последний...» [105].

Поверить во все это трудно, но история с двумя приказами прямо противоположного содержания, полученными утром 27 июня, в целом находит свое подтверждение в документах. В упомянутом выше «Докладе командира 8-го МК о боевых действиях корпуса» читаем:

«...В 2.30 27.6.41 г. к командиру 8-го механизированного корпуса прибыл генерал-майор Панюхов и передал ему следующий устный приказ (выделено мной. — М.С.) командующего Юго-Западным фронтом:

«37-й стрелковый корпус обороняется на фронте м. Почаев Новы, Подкамень, Золочев. 8 -му механизированному корпусу отойти за линию пехоты 37-го стрелкового корпуса и усилить ее боевой порядок своими огневыми средствами. Выход начать немедленно».

...В 6.00 27.6.41 г. в районе 2 км южнее Броды через бригадного комиссара Михайлова был получен второй приказ командующего Юго-Западным фронтом №2121 от 27.6.41 г. о наступлении 8-го механизированного корпуса с 9.00 27.6.41 г. в направлении Броды, м. Верба, Дубно...» [28, стр. 167].

В отчете о боевых действиях 15-го МК (подписан ВРИО командира корпуса полковником Ермолаевым) события описаны так:

«...27.6.41 г. На основании приказа Юго-Западного фронта (явно ошибочно указан номер другого приказа и совершенно нереальная дата — 29 июня. — М.С.) приказано отойти на рубеж Золочовских высот за оборонительную линию 37-го стрелкового корпуса для приведения себя в порядок.

Командиром 15-го механизированного корпуса был отдан к пшый приказ частям корпуса на отход...

Прибывший около 10 часов на командный пункт командира 15-го механизированного корпуса в лес у Каштеляны начальник Управления политпропаганды Юго-Западного фронта бригадный комиссар Михайлов по поручению Военного совета фронта передал вновь приказ о наступлении корпуса в направлении Берестечко...» [29, стр. 261].

Как видим, Попель в своих мемуарах ошибся лишь с иоинским званием того, кто доставил приказ на возобновление наступления (заменив зачем-то бригадного комиссара Михайлова на «знакомого полковника из штаба фронта»). Не вполне ясно — был ли приказ на отход передан в устной форме или все же существовал листок бумаги с «подписью — закорючкой»... В любом случае, самое время прервать наш