стребовать с Романца оплату услуг адвоката за всё истекшее процессуальное время. На что Павел Петрович, бывало, поедая прямо из банки принесенные заботливой мамашей на судебное заседание голубцы (доктор, чай, тоже человек, трое суток перед заседанием из родильного дома не выходил, домашней жратвы ему хочется, да и полезно это для желудка больше буфетной больничной жижи), скручивал ей засаленную сметаной фигу. Вот такие вот последствия одной неверной записи и недолжного хранения служебной документации. А если читатель решит, что автор всё выдумал и в жизни не бывает таких глупых исков и тем более мамаш истиц, таскающих в банках харч для ответчика, то это его право. Было – не было – художественное произведение всё стерпит. Автор даже настаивает на том, что всё изложенное – вымысел, и, таким образом, ограждает себя от малейших поползновений, паче чаяния среди потребителей многотысячного тиража найдётся хоть одна с похожей на вымышленную – вымышленную! – историйку с пасторальными рюшами домашних голубцов.
А где там наша Софья Константиновна? Ага. Стоит скромненько, не смотри что исполняющая обязанности заведующей (или всё-таки заведующего?) отделением, ждёт, когда же уже Светлана Степановна распишет родильнице в мельчайших подробностях необходимость клизмы с целью очищения кишечника перед снятием шёлковых швов с промежности. Наконец пациентка ушла. Пятнадцать раз повторив, что она уже всё поняла, не такая уж она и дура, чтобы не понимать про клизму и про то, почему такая строгая, решительная и быстрая, как револьверный выстрел, Светлана Степановна вдруг так полюбила кашу жевать. Оно же понятно, тут Софья Константиновна стоит, новая заведующая, отличная баба. Пролактин не пролактин – теорию относительности и до того не понимала, а цирк с конями ваш, Светлана Степановна, в любом состояния сознания ясен. Не смешите людей, я тут пять недель провела, всех ваших тараканов по отчеству знаю. Дура будет последняя Софа, если вас из отделения не турнёт под ваш пышный зад.
– Светлана Степановна, если ты не занята, пойдём покурим, – некоторому риторическому иезуитству Соня у Глеба научилась очень быстро. Вот скажи она Светочке: «Пошли покурим!» – та бы в ответ обязательно визгливо протявкала, что занята. Пока ординатор Шевченко соображала, что ей сейчас больше на руку: рявкнуть на окончательно «зарвавшуюся» Соньку или временно прикинуться бальзамом для ран, Софья Константиновна добавила:
– Тем более мне надо с тобой срочно и серьёзно поговорить, и другого случая, видимо, сегодня не будет. А завтра разговор может стать неактуальным.
– Ну, пошли! – сквозь зубы процедила Светочка.
В курительном закутке подвала никого, к счастью, не было.
– Ты, Соня, стала такая высокомерная, ужас! Прям мать-командирша. Без году неделя, да и назначили всего лишь исполняющей обязанности, а не заведующей, а ты уже...
– Света, исключительно деловой разговор. Никаких эмоций. Я не собираюсь вестись на простые, как лапти, манипуляции и бить себя кулаками в грудь и с треском рвать пижаму, мол, я не такая! Ну, высокомерная и высокомерная. «Без году неделя» и «стала» – так тому и быть. Опустим прелюдию, перейдём сразу к основной теме. В мои планы не входит выживать тебя из отделения, ты неплохо соображаешь, и руки у тебя растут из нужного места. Но если ты не прекратишь строить из себя перед бабами бога и обсирать других коллег, если не перестанешь сплетничать с акушерками о врачах, а с врачами – об акушерках... Пожалуйста, не делай большие удивлённые глаза, ты прекрасно знаешь, что тут все всё друг другу передают. Иногда в нужном тебе ракурсе, а иногда – как есть и плюясь. Так вот, если ты не перестанешь вымогать с баб эти несчастные десятки, четвертаки, полтинники и стольники на приобретение якобы бумаги, перчаток, ручек и чёрт знает чего ещё, а на самом деле чтобы по дороге домой пачку сигарет купить... Да-да, я понимаю, все хотят есть, ты одна тянешь ребёнка. Не будем вспоминать почему и не будем уточнять, что Серёга ушёл от тебя, но не от сына и «на покушать бедному Сашеньке», слава богу, хватает, равно как и на портки. Давай лучше вспомним точную формулировку нашего начальства: «Если вам
– А Сашку я куда восемь ночей в месяц дену? – совершенно неожиданно просто и растерянно спросила Светочка, по всей видимости, не ожидавшая от Сони спокойной конструктивной конкретики.
– Найдёшь. Ты у нас сообразительная в плане пристройства ребёнка. Маме завезёшь, сестру попросишь переночевать или к новой соседке отведёшь. В конце концов, и сам уже достаточно взрослый для того, чтобы сутки без мамы обойтись. В школу/из школы он у тебя прекрасно с первого класса сам ходит.
– Вот вы где! Софья Константиновна, там вас в приёмное зовут! – в курительный уголок ворвалась запыхавшаяся санитарка.
Не надо, ох, не надо представлять себе всякое!.. Конечно же, в приёмном ждала необследованная отслойка нормально расположенной плаценты. С улицы. Без документов. В состоянии некоторой прострации. По-русски не говорит ничего, кроме «Хушнаро». По-видимому, называет своё имя.
– На каталку. В оперблок. Вызвать анестезиолога, – скомандовала Соня и набрала по внутреннему начмеда. Его, разумеется, не было на месте. Вздохнув, Соня позвонила на мобильный.
– Что такое? Я еду в министерство! Если опять унитазы, разбирайтесь самостоятельно! – ага, а то вчера он прямо бежал впереди паровоза, засучив рукава.
– Поступила отслойка, необследованная. Не то узбечка, не то таджичка. Документов нет, по-русски ни бум-бум.
– По «скорой»?
– Нет, менты привезли, под дверь поставили и уехали.
– Ты что, издеваешься, Заруцкая?! Какие менты? Надо было у них бумагу брать.
– Какую? С предварительным диагнозом: «У женщины нерусской национальности, с большим животом и явно не в себе, нет документов, а из одного места кровь идёт»? Кроме того, они меня не дожидались, а санитарку и акушерку приёмного попросту послали. В общем, не важно. Отслойка есть, и обширная. Сердцебиение плода приглушённое, замедленное и аритмичное. Что делать?
– А что в учебнике написано на такой случай? – ехидно и зло шипела трубка.
– В учебнике написано делать кесарево сечение.
