учите тому, что мы умеем, а вы — нет». Но они не могли остановиться и продолжали разрывать коллектив и обещать, обещать и еще раз обещать, что вот-вот зарплаты будут выплачены.

Во время исторической беседы с Чубайсом и K° передо мной стояла простая задача — выбить долги, и вся лирика меня не интересовала. В конечном счете я предложил Анатолию Борисовичу простой и ясный механизм, по которому он мог оплатить хотя бы половину, приходящуюся на его часть «колхоза». Идея была несложной — демократы покупали у нас свою часть долговых обязательств и дальше уже сами имели дело с Дерипаской со товарищи. Юлия Латынина пришла в восторг, Чубайс сказал, что это возможно. Но уже в самом конце беседы, когда, по вредной привычке, я подвел итог разговора, Анатолий Борисович изменил свою позицию, сказав, что подумает над этим предложением, и не указав сроков ответа. Такой подход для меня был абсолютно неприемлем, о чем я и сказал, подивившись гибкости необычайной взглядов железного Чубайса. Чтобы подтвердить всю серьезность своих намерений, я попросил отдельный счет за себя и после некоторой борьбы с официантом его получил и оплатил.

Не то чтобы эти деньги спасли голодающих сотрудников канала, но хотя бы я себя не чувствовал обязанным. Мой жест был очень горячо поддержан Юлией и Марианной и с негодованием воспринят Берманом и Жандаревым: Борис возмущался тем, что я хочу остаться чистеньким и этим своим поступком ставлю всех в неловкое положение. На самом деле в неловком положении был бы я, если бы у меня не оказалось достаточно денег, чтобы расплатиться по счету. До сих пор не понимаю, что помешало этим господам заплатить за себя? Правда, они не работали на радиостанции, и я не исключаю возможности полного отсутствия у них денег. Но я себя чувствовал замечательно — благодаря как своему поступку, так и тому, что питался я исключительно по Монтиньяку, что придавало мне сил и экономило деньги.

Иногда сложно отказать себе в удовольствии, просто невозможно. Тем более что все тебя так и подтачивает изнутри: ну давай, всего один кусочек, ведь ничего страшного не случится, ведь не каждый день Первое мая, день рождения, Новый год — подставьте любой повод, — просят искренне, как маленького, слопать очередную ложечку за маму-папу-бабушку-дедушку. И вот уже сам невольно готовишь себя к маленькой измене, придумывая себе оправдания, — поверьте, это совсем несложно, достаточно лишь прислушаться к маленьким чертенятам, постоянно подзуживающим тебя на легкий перекус.

Бывало, в роли змея-искусителя выступал и я. В «Апельсиновом соке» на титрах было видно, как происходит беседа с приглашенными гостями в неформальной обстановке. Чтобы придать живость картинке, нам нужна была жизнь гостей в кадре: хорошо, если они смеются и совершают движения руками, берут еду, ну и, конечно, едят ее. А еда у нас заслуживала внимания. Мой приятель Миша Зельман поставлял из своих ресторанов «Ле Гато» вкуснейшую выпечку, свежие фрукты и прочие радости жизни, которые после съемок на счет раз уничтожались съемочной группой во главе со мной, хотя я в основном налегал на разрешенные фрукты. Вкуснейшие корзинки с грецкими орехами были утешением во время ночного монтажа моей «армянской маме» и совершенному гению телевидения Гаяне Самсоновне Амбарцумян (Гаячка достойна отдельной книги, и не одной). Так вот, иногда гости приходили голодные, и не составляло особого труда пригласить их к еде, но порой они проявляли чудеса воли, служа для меня источником вдохновения.

Как-то раз мы снимали Михаила Сергеевича Горбачева. Я с ним познакомился уже в его постпрезидентский период, и на уровне личного общения он у меня всегда вызывал очень приятные эмоции. Безукоризненно вежливый, тактичный и очень внимательный собеседник, причем, когда он чувствует в своем визави реальный интерес и знание предмета, то исчезают и сложные незаконченные конструкции речи. Беседа становится предельно откровенной и очень конкретной. В самый первый раз начальные пару минут я ловил себя на невольном раздражении: ну зачем этот человек пытается подражать Горбачеву — так полстраны могут; требовалось усилие, чтобы осознать, что это Горбачев и есть. И именно благодаря Михаилу Сергеевичу я укрепился в борьбе со съедобными соблазнами.

После съемки я предложил ему выпечку, он посмотрел на меня с гордостью и сказал: «А я, Владимир, тут в последнее время похудел на девять килограммов и уже близок к своему боевому президентскому весу. Спасибо вам за гостеприимство, но этого мне нельзя, а вот чайку я с удовольствием». Я даже не пытался его уговорить, а прием взял на вооружение и пользуюсь им до сих пор. Когда меня в очередной раз пытаются подбить на что-нибудь ну очень вкусное и неразрешенное, я напоминаю себе, на сколько килограммов я похудел, как мне тяжело это далось и как хорошо я себя чувствую. Может быть, вы со мной не согласитесь, но ведь почти все ожидания удовольствия от запрещенной еды превосходят их реальное воплощение, и остается чувство разочарования, вины и тяжести в желудке. Ну разве ради этого стоило изменять себе?! Гигантское наслаждение получаешь от понимания того, что удержался от искушения, и тогда можешь себя вознаградить чем-нибудь вкусненьким из разрешенного — фруктами или даже горьким шоколадом.

Держитесь, вспоминайте о приятных застольных собеседниках и гордитесь победой над съестными искусами!