очевидно, с сухими бобами или кукурузой внутри. В центральный очаг добавили какое-то снадобье, потому что потрескивающее пламя окрашивалось синим и лиловым. Сладковатый мускусный запах горящих благовоний почти оглушал. Вокруг стояли глиняные горшки и чаши разных размеров. А в чем-то вроде гамака, сшитого из бобровых шкур, был подвешен к потолку человек, завернутый в белую ткань, как младенец в свивальник.

Видна была только голова Грейтхауза. Глаза закрыты, вспотевшее лицо посерело, только мазки желтого и серого нанесены на подбородок и на лоб. Две сестры милосердия завывали и причитали тихими голосами, когда Мэтью появился, и не прервали своего занятия, когда он встал между ними.

Он подумал, что Грейтхауз выглядит лет на восемьдесят. И будто кожа стала натягиваться у него на черепе. Кольнуло беспокойство, когда он не смог понять, дышит Грейтхауз или нет. Одна из сестер набрала в рот жидкости из красной чашки и брызнула на Грейтхауза. Мэтью увидел, как тот вздрогнул, хотя едва- едва заметно.

— Хадсон! — позвал Мэтью под распев сестер и стук их трещоток в клубящемся пахучем дыме.

Веки Грейтхауза задрожали и раскрылись. Налитые кровью запавшие глаза стали искать лицо, чтобы связать его с голосом.

— Я здесь, — сказал Мэтью и тронул раненого за закутанное плечо.

— Мэтью?

Это был почти шепот, голос человека, сохраняющего все силы для борьбы за жизнь.

— Да.

— Где… куда мы, к черту, попали?

— Индейская деревня, неподалеку от Форт-Лоренса.

Грейтхауз хмыкнул то ли от боли, то ли от интереса — трудно сказать.

— Как мы сюда попали?

— Нас принесли.

— Не могу шевельнуться. — Он нахмурился, явно озадаченный отсутствием свободы. — Почему не могу?

— Вас завернули в ткань, не шевелитесь. Я так понимаю, они что-то приложили к ранам.

— Черт, ну и каша. — Грейтхауз снова зажмурил глаза. — Ларец тот. Проклятый ларец. Что в нем было?

— Не знаю.

Долгую минуту Грейтхауз молчал. Мэтью заметил, что сестры разошлись в разные стороны — наверное, давая ему возможность убедить дух Грейтхауза не улетать из тела.

— Да, — прошептал Грейтхауз, снова открывая глаза. — Я был… принцем дураков я был.

— Откуда было знать?

По лицу Грейтхауза пробежала легкая рябь злости.

— Мне… платят, чтобы знал. Это моя работа. — Он снова вздрогнул от боли и отпустил эту злость, чтобы было не так мучительно. — В колодце там, я помню. Ты мне не дал утонуть.

— Было, — сказал Мэтью. — И сейчас не дам. Я вам запрещаю умирать.

— Ты… запрещаешь?

— Да, запрещаю. Запрещаю потому что еще не закончено мое образование, и когда вы встанете на ноги и вернетесь в Нью-Йорк, я собираюсь и дальше у вас обучаться фехтованию и тому, что вы называете искусством рукопашной. Так что вы не умрете, вы меня поняли?

Грейтхауз издал звук, который можно было бы назвать сдавленным смехом.

— А кто умер, — спросил он, — что ты… стал королем?

— Я просто обращаюсь к вам как партнер.

Мэтью очень трудно было говорить так, чтобы не дрожал голос.

— Понимаю. — И Грейтхауз снова замолчал. Глаза у него закрылись, веки дрогнули, но он вновь заставил себя вернуться в мир. — Я полагаю… если молодой хозяин Мэтью Корбетт приказывает, то… я должен подчиняться.

— Вы еще не такое переживали, — сказал Мэтью. — Я видел у вас шрамы.

— Коллекция… растет, хочу я этого или нет.

Мэтью отвернулся от Грейтхауза и уставился в землю. Позади потрескивал и шипел огонь. Мэтью знал, что сейчас самое время, и надо говорить. Он только хотел сказать…

— Слушай, — прошептал Грейтхауз. Мэтью посмотрел на него и увидел на лице кривой намек на улыбку. — Забавная штучка. Работа, которой я занят. Для Лиллехорна. Он меня нанял узнать… есть ли у его жены. Принцессы… — он снова запнулся и вздрогнул от приступа боли, — близкие отношения с новым этим доктором.

— С доктором Мэллори?

— Да, с ним.

Мэтью знал, что доктор Джейсон Мэллори и его жена Ребекка приехали в Нью-Йорк из Бостона с месяц назад и поселились на северном конце Нассау-стрит. Мэллори было уже под сорок, и он был так же красив мужской красотой, как его черноволосая жена — женской. Сомнительно, чтобы хороший врач закрутил шашни с остроносой и откровенно непривлекательной Мод Лиллехорн, когда у него своя такая красавица.

— Он мне сказал, что Принцесса встречается с ним… три раза в неделю, — говорил Грейтхауз. — Сказал… что она приходит домой… в поту. Раскрасневшаяся. И дрожит. Можешь себе представить?

— Не могу.

— Не говорит Лиллехорну… зачем она туда ходит. Просто… просто он ей нужен. — Лукавая улыбочка мелькнула на лице Грейтхауза, и Мэтью счел это хорошим знаком. — И послушай… главное… — Он снова помолчал, собираясь с силами. — Есть еще… четыре других… жены. Которые ходят к Мэллори. По неизвестным причинам. Он, небось… классный жеребец. — Грейтхауз мотнул головой, насколько мог. — Я бы вот… его жену… объездил.

И он замолчал, улыбка постепенно исчезла. Он закрыл глаза, и Мэтью думал уже, что Грейтхауз заснул, как тот вдруг сказал едва слышно:

— Господи, как же я устал.

— Поправитесь, — убежденно сказал Мэтью. — Это будет долго, но зато… зато будет что рассказать. — И тут он наклонился к уху Грейтхауза и сказал: — Это я во всем виноват.

— Что? — спросил Грейтхауз, не открывая глаз. Губы его плохо слушались.

— Все это из-за меня. Я хотел вам сказать, но… но я боялся.

— Чего боялся? — Голос был почти не слышен.

— Что вы обо мне плохо подумаете. — У Мэтью сердце билось неровно. Пусть Грейтхауз сейчас в таком жалком виде, все равно нелегко произнести вслух. — Я вас обманул. В тот день, когда я нашел у Чепела туннель, я еще… деньги там нашел.

— Деньги, — повторил Грейтхауз шепотом.

— На восемьдесят фунтов золотых монет, в шкатулке, замаскированной под книгу. Деньги сейчас у меня дома. Этого хватит… более чем хватит выкупить свободу Зеда. Я вам не сказал, потому что… — Наступил момент истины, и плод его был горек. — Потому что хотел все себе. — Лицо Мэтью исказилось муками совести, а у Грейтхауза стало мирным. — Я их нашел, и считал, что они мои. До последнего пенни. И когда мы свернули с большака, я должен был вам сказать. Хотел сказать, но… мне подумалось, может, мы получим деньги Слотера. Обманем его, как вы говорили, и все будет хорошо.

— Вы простите, — говорил Мэтью, — что вам пришлось платить за мою ошибку. Простите, что я вам не сказал. Но слушайте, Хадсон: я пойду за Слотером, и я его верну. Видит Бог, я не смогу жить, зная, кого я отпустил на волю. Вы меня слышите, Хадсон? — Он сильнее сжал плечо друга. — Слышите?

— Я слышу, — отозвался другой голос.

Мэтью обернулся.

У него за спиной, чуть сбоку, стоял Прохожий По Двум Мирам.

Они молча смотрели друг на друга. В очаге потрескивали дрова, перебегали голубые язычки.

Прохожий поднял правую руку с зажатыми часами.

— Мне они нравятся. — В глазах его залегла тень. — Наверняка они очень дорого стоят в твоей