— Он со мной, — сказал Мэтью Тому, когда парнишка невольно вздрогнул, и сам не узнал своего голоса.

Том смотрел на него без выражения. Прохожий шагнул вперед и поднял Библию.

— Он мертвый, — сказал Том. Струйка кровавой слюны скатилась на раненую губу, на подбородок. Голос был безжизненный, обыденный. — Я его трогал, он мертвый.

Мэтью не мог заставить себя взглянуть в лицо проповедника, но понял, как плохо оно выглядит, наблюдая за Прохожим. У того дрогнула мышца на подбородке, а потом он отложил книгу и посмотрел вверх: не на Небеса, а на спальную антресоль. И полез по лестнице.

— Тот человек вернулся. Тот человек. Сегодня утром. — Том затряс головой. — Вчера. Выбил дверь. Налетел… мы не успели двинуться.

Прохожий вернулся с тонким синим одеялом и обернул его вокруг кровавой каши, которая была когда-то лицом преподобного Бертона.

Джеймс снова резко вскрикнул, и Том подхватил его повыше прежде, чем он успел соскользнуть.

— Кажется… — Он проглотил слюну. — Кажется… у Джеймса спина сломана. Тот человек ударил его стулом. Поперек спины. Ничего… ничего нельзя было сделать.

— Давно ты тут так сидишь? — спросил Мэтью.

— Всю ночь. Я не могу… не могу положить Джеймса. Он так плачет… понимаешь? У него спина сломана.

Прохожий остановился над трупом. Мухи вертелись в воздухе, пахло кровью и едким запахом смерти.

— Человек, — сказал индеец, — не мог бы такого сделать.

— Что? — Мэтью его не понял. Его собственный разум тонул в топи разрушения. Он уставился на стоящие у двери вилы.

— Ни один человек не мог бы такого сделать, — повторил Прохожий. — Ни один из тех, кого я видел.

Джеймс снова взвизгнул, Том поднял руки. Мэтью подумал, сколько же раз за эту долгую ночь ему приходилось ровно поддерживать тело собаки. Руки у мальчишки должны уже вываливаться из суставов.

— У него спина сломана, — сказал Том. — Но я его держу, нормально держу. — Он посмотрел на Мэтью и улыбнулся бессмысленной, оглушенной улыбкой, от которой снова полилась кровь изо рта. — Он мой друг.

Мэтью ощутил кожей взгляд индейца. Он хотел уйти от этого взгляда, вытер рот тыльной стороной ладони. Том закрыл глаза — наверное, тоже не хотел осознавать того, что надо было сделать, и он знал, что надо.

— Бельведер, — произнес Прохожий тихо. — Сам он к нам не придет.

— Т-с-с, — сказал Том заскулившей собаке. Скулеж перешел в тихий стон. — Я тебя держу. — Он не открыл глаз, даже, кажется, зажмурился сильнее. — Я тебя держу.

— Дай мне твой шейный платок, — повернулся Прохожий к Мэтью, имея в виду галстук.

У Мэтью в голове стоял туман. Он слышал, как напившаяся крови муха прожужжала рядом, другая полезла к правой брови. Он развязал галстук, снял его и отдан индейцу. Тот оторвал от галстука длинную полосу, остальное вернул. Свернул в жгут для крепости и начал наматывать концы полосы на руки. Но когда он сделал шаг вперед, Том открыл глаза.

— Нет, — сказал он, и Прохожий остановился. — Это мой пес. Он мой друг. — Том снова поднял руки и вздрогнул в невероятном усилии удержать их ровно. — Я это сделаю сам… вы только его подержите, чтобы ему больно не было.

— Ладно, — согласился индеец.

Он отмотал удавку с рук, положил ее Тому на левое плечо, наклонился и протянул руки колыбелькой — принять страдающего пса.

Джеймс отчаянно закричал, когда они поменялись ролями, но Том ему шептал что-то успокоительное, говорил «тише, тише», и, наверное, пес даже сквозь невыносимую боль услышал страдание в голосе друга. Потом Джеймс заскулил еще тише, и Прохожий сказал:

— Я его держу.

— Спасибо, сэр, — ответил Том издалека, как во сне, и стал наматывать удавку на руки — Мэтью увидел на них порезы от бритвы.

Он отступил назад.

Том обмотал ткань вокруг шеи Джеймса, стараясь не причинять боли. Пес снова заскулил, высунул розовый язык. Том наклонился вперед, поцеловал своего пса в голову — и резко скрестил руки. Свежая кровь и слизь полились у него из ноздрей, когда он делал то, что должен был, крепко зажмурившись и вцепившись зубами в рану на нижней губе.

Мэтью смотрел себе на ноги. Мокасины стояли в луже крови священника. Кружились и жужжали возмущенные мухи. Он отступил еще на шаг, зацепил обломки стула и чуть не упал. Удержался, неуверенно покачнувшись, ощутил горячую волну тошноты в животе. Да, он видал убийства, и жестокие убийства, но Слотер свою работу делал с невероятным удовольствием.

— Не позорься, — бросил ему Прохожий, и Мэтью понял, что у него не только слезы на глазах, но и сам он стал белым, каким был его галстук только вчера утром.

Медленно, не поднимая глаз, Мэтью тщательно завязывал галстук вокруг шеи. В конце концов, это же дорогая штука. Это отличительный признак джентльмена, это то, что носит в Нью-Йорке каждый достойный молодой человек.

Аккуратно завязав галстук, Мэтью заправил его под воротник грязной рубашки. Потом постоял очень тихо, слушая, как барабанит по крыше дождь. Том отвернулся от Прохожего, подошел к ведру с водой, чудом пережившему разгром, опустился на колени болезненно-медленно, как старик, и начал вымывать кровь из ноздрей.

— Его след ведет в Бельведер, — сказал Прохожий Тому. Покрытое черным мехом тельце собаки с коричневой мордой лежало на полу перед камином, будто во сне после долгого трудового дня. — Мы собираемся его поймать, если он еще не раздобыл себе лошадь.

— Он попытается раздобыть лошадь, — согласился Том. Он плеснул воды себе в лицо и растирал плечи, возвращая им жизнь. — Много там не купишь, одну-две.

— Одной ему хватит.

— Его можно выследить и конного, — сказал Том. — Нам только надо будет себе достать лошадей, и мы его найдем.

«Мы», — сказал Том. Мэтью не ответил, и Прохожий тоже промолчал.

Том воспользовался их молчанием, чтобы привести еще один довод:

— Я могу украсть лошадей, если придется. Мне случалось. То есть… одну лошадь.

Он хотел подняться, но силы вдруг оставили его, он пошатнулся и упал набок.

— Не в том ты виде, чтобы лошадей воровать, — заметил Прохожий. — Идти сумеешь?

— Не знаю.

— Решай быстрее. Мы с Мэтью уходим.

— Сумею, — заявил Том. И, преодолев силой воли слабость тела, он встал, снова пошатнулся, но на сей раз удержал равновесие. Посмотрел на Прохожего, на Мэтью, снова на Прохожего. На избитом и окровавленном лице застыло упрямство.

— А насколько быстро можешь идти? — был следующий вопрос.

На это у Тома ответа, кажется, не было. Он тяжело заморгал. Ему нужно было поспать, ему нужно было залечить раны. Он поднял руки перед собой, разглядывая порезы от бритвы так, будто не помнил, как это произошло. Потом посмотрел на Мэтью:

— Ты христианин?

— Да.

— Тогда ты мне поможешь? Ты христианин, и… и преподобный тоже был христианином. Помоги мне его похоронить?

— Нет на это времени, — возразил Прохожий.