— Я сейчас уйду под воду, — сообщил Мэтью и добавил: — нарочно. Не отпускайте рук.

Грейтхауз не ответил — его трясло то ли от холода, то ли от усилий, то ли от того и другого вместе. Мэтью вдохнул и выдохнул, чтобы быстрее погрузиться. Толкнул себя под воду, ногами вперед, сложив руки и гребя в сторону дна. И ощупывая слева и справа, выбрасывая ноги в стороны, все глубже и глубже — пока разутые ступни не коснулись камней. Поиски ощупью сделались лихорадочными — легкие до судорог жаждали воздуха. Мэтью боялся, что не сумеет выплыть или не хватит сил повторить спуск.

Локоть на что-то наткнулся. Дернувшись в ту сторону, Мэтью нащупал стену, провел рукой и вцепился пальцами в черенок лопаты, упершейся оковкой в дно, будто готовый инструмент гробокопателя. Только на этот раз, подумал Мэтью, может быть, гробовыкапывателя.

Схватив лопату, он оттолкнулся от дна и быстро всплыл.

Вырвавшись на поверхность и стирая воду с лица, увидел, что Грейтхауз держится за выступ всего одной рукой.

Обостренными опасностью — может быть, даже до болезненности — чувствами, Мэтью точно угадал, что нужно найти. Подходящая трещина между камнями отыскалась в нескольких дюймах над водой, и он, занеся лопату над головой, всадил в эту трещину железную оковку. Потом резко опустил черенок вниз, и лопату заклинило между стенами, поскольку длина ее превосходила ширину колодца. Взявшись за середину, Мэтью проверил ее на крепость — лопата держала твердо. Вот теперь уже было за что зацепиться Грейтхаузу, если его удастся заставить еще какое-то время драться за жизнь.

Схватив Грейтхауза за руку, Мэтью направил ее к лопате и увидел, замерев от радости, как пальцы сжались на черенке мертвой хваткой. Только бы тяжесть Грейтхауза не переломила черенок и не выбила лопату из упора, но тут уж остается лишь молиться и надеяться.

— Ну, еще чуть-чуть, еще, — говорил Мэтью, как говорят ребенку, и Грейтхауз позволил Мэтью переложить его вторую руку на этот импровизированный якорь спасения. Лопата не прогнулась, не переломилась пополам. Грейтхауз висел на ней, подняв лицо к свету.

Победа весьма шаткая в лучшем случае.

Мэтью взялся за плавающую вокруг веревку. Ведро наполнилось водой и ушло на дно, но деревянный ворот, толстый как небольшое бревно и фута три длиной, все еще плавал. Мэтью сразу отбросил идею отвязать веревку от ворота — узел был густо пропитан смолой. Выбора не оставалось: если он хочет вынести веревку наверх и привязать к крыше изнутри — а это единственный способ вытащить Грейтхауза, — придется тащить с собой и ворот. «Если ты вообще выберешься», — сказал он себе.

Плюхаясь в воде, он дважды обмотал себя веревкой под мышками.

— Хадсон! — позвал он. — Держаться можете?

Вместо ответа Грейтхауз издал низкий утробный звук, и Мэтью этого было достаточно.

— Я сейчас вылезу наверх. — Он специально не сказал «попытаюсь вылезти». Неудача этой попытки означала конец для них обоих. — Держитесь, слышите?

Последнее было обращено равным образом и к Грейтхаузу, и к собственной решимости.

Потом он уперся ногами в противоположные стороны колодца, нащупывая пальцами ног упоры в стенах, расставил руки и напряг, держась в распоре. Медленно, дюйм за дюймом, он вылезал из воды, все выше и выше, как паук, волочащий за собой собственную сеть.

Он уже прополз футов шесть, когда правая нога соскользнула, содранные ладони царапнули стены, и Мэтью снова рухнул в воду, чудом не зацепив Грейтхауза и лопату. Оставалось одно — собраться и начать сначала, не давая какому-то рациональному уголку разума уговорить себя, что это невозможно.

На этот раз он и шести футов не пролез — поскользнулся и упал, оставив на камне кровавый след ладоней. Секунду он молотил воду, сжимая и разжимая кулаки для проверки пальцев, — и снова полез вверх.

Медленно, медленно подымался в гору паук. Здесь схватился, здесь уперся, правой ногой на едва заметный выступ, левая ищет, куда нажать, и все это время напряжение мышц, которые нельзя расслабить, потому что лишь напряжение позволяет пауку хранить равновесие. Вверх и вверх, таща за собой веревку, а ее тяжесть тоже тянет вниз, в воду. Несколько секунд передышки, не расслабляя мышц. И снова вверх, распирая стены ладонями и ступнями, вперед, ища новую опору, шириной всего в полдюйма, но острую как нож.

Мэтью потерял упор, пролетел три фута вниз — и сумел зацепиться. На сей раз он не стал подавлять крик боли, лишь закрыл глаза, когда эта боль волной накрыла его.

После этого напоминания о собственной смертности он позволил себе взглянуть вниз. Грейтхауз в десяти футах ниже все еще держался за лопату. Мэтью оставалось еще полпути.

Он двинулся вверх, но руки и ноги начали предательски дрожать, и он очень ясно подумал о Берри Григсби. Вспомнил, как упал на винограднике Чепела, когда за ним гнались ястребы и убийцы, и как Берри — растрепанная, окровавленная, перепуганная, крикнула ему: «Вставай!» — и сама остановилась, чтобы помочь ему подняться, пусть даже пинками. Пнул бы его кто сейчас.

Он снова ее увидит. Он пожелал этого изо всех душевных сил. Он даже пригласит ее на танцы при первой возможности, если сейчас останется жив. Танцором он всегда был неважным, но будь он проклят, если не сотрет в танце паркет в опилки. Если останется жив.

Соскользнула правая ладонь, еще несколько футов он потерял, пока не сумел остановить падение. В конце концов, что такое боль? Мелочь, которую надо выдержать, стиснув зубы, можно еще и слезинку пролить. И все.

«Просто вы еще этого не поняли».

Он отсек этот голос, грозящий его ослабить и разрушить. Пусть Слотер и ушел, от него осталось достаточно, чтобы завершить дело убийства.

Паук расставил руки и ноги, продолжая карабкаться вверх. Не красивый, не грациозный, но решительно настроенный выжить.

Мэтью поднял голову и будто в тумане увидел край колодца в двух футах над собой. Теперь надо действовать очень, очень осторожно, потому что здесь затаилось несчастье. Мэтью приказал себе не лезть наверх раньше времени, но и не давать коленям ослабеть. Самая трудная, самая выматывающая дистанция, какая только была у него в жизни. А потом, с мучительным напряжением всех сил, когда сердце стремилось выскочить из груди, а безжалостно натруженные мышцы дрожали и дергались, он потянулся кверху. Руки вцепились в край колодца, он перебросил тело наружу и с криком боли и торжества рухнул наземь.

Но времени отдыхать не было. Он встал, шатаясь, в изорванных чулках, с окровавленными ступнями, и вперился в колодец.

— Хадсон! — крикнул он. — Есть! Я вылез!

Грейтхауз тяжело висел, опираясь на лопату, опустив голову. У него рот и нос над водой или нет?

— Хадсон, вы меня слышите?

Мэтью снял с себя веревку и вытащил деревянный ворот, висевший на несколько футов ниже. Принялся лихорадочно наматывать веревку на балку, поддерживающую остроконечную крышу, и тут услышал позади себя хихиканье.

Он резко обернулся, объятый холодным страхом, что это Слотер вернулся закончить свою работу. Но увидел он трех индейцев, сидящих на земле по-турецки в десяти ярдах от него.

Они не хихикали — разговаривали. По крайней мере Мэтью предположил, что это их язык. Один наклонился к другому и что-то говорил, кивая. Заметив, что Мэтью на него смотрит, он закрыл рот рукой, будто удерживая в себе слова. Тот, к кому он обращался, пожал плечами и вытряхнул из расшитой бисером сумки наземь несколько предметов, похожих на раковины речных моллюсков. Индеец, говоривший с подхихикиванием, издал теперь звук, определенно означающий смех, и сгреб раковины, кладя их в собственную сумку с таким же узором. Третий индеец, сурово хмурясь, тоже высыпал на землю горсть раковин, и весельчак с радостью ее прибрал к рукам.

Похоже, решил Мэтью, что это выигранное пари.

Все они были голые до пояса, но ниже одеты в оленьи килты, штаны и мокасины. Сидевший в середине победитель игры в ракушки казался существенно старше двух своих спутников, которые, вероятно, были ровесниками Мэтью. У старшего на лице виднелись волнистые линии татуировок, такие же — на груди и на руках, в носу металлическое кольцо, а другие двое — быть может, его сыновья? — не были украшены ни столь сильно, ни столь разнообразно. Головы у них были выбриты, только с затылка свисала прядь волос, и