«тайне Тампля» и связанных с нею загадках, было бы неисторичным не учитывать, насколько субъективно многие роялисты считали превыше всех других соображений безоговорочное соблюдение принципов легитимизма (иными словами, соблюдение династических прав, законов престолонаследия, даже если это могло нанести политический ущерб). Поэтому вопрос о судьбе дофина сохранял значение на протяжении десятилетий, в периоды Реставрации и июльской монархии.
Слухи о похищении дофина, как отмечалось выше, не могли не вызвать появления претендентов, уверявших, что каждый из них является этим чудесно спасшимся наследником французского престола. Все они оказались более или менее искусными мошенниками и были разоблачены без особого труда. Претендент обнаружился даже за океаном. Им оказался уроженец штата Нью-Йорк метис Элизар Вильяме, который имел немалое число последователей. В разное время объявилось не менее 40 претендентов! (Окончательно деградировавшего представителя этой малопочтенной компании «Людовиков XVII» Марк Твен весьма красочно изобразил, повествуя о приключениях Гекльберри Финна.)
Внимание к ним не ослабевало ввиду столкновения личных и политических интересов влиятельных кругов в период, когда речь шла о реставрации монархии Бурбонов, которая вновь стала правящей династией в 1814—1830 гг. Да и позднее, после их падения, возможность новой реставрации Бурбонов отнюдь не исключалась, причем многие современники считали ее значительно более реальной, чем это было в действительности. В эпоху Реставрации и июльской монархии притязания будто бы «спасшегося» дофина вызывали смущение среди приверженцев Бурбонов и нескрываемую иронию среди республиканцев, остривших по поводу появления каждого нового «самого законного», «легитимного» из всех претендентов на французский престол.
Как уже отмечалось, в претендентах не было недостатка. Они появились еще в годы правления Наполеона. Один из них, авантюрист Жан Мари Эрваго, по всей видимости, даже пользовался в 1802 г. тайным покровительством наполеоновского министра полиции. Остается неясным, что при этом имел в виду многоопытный предатель Фуше: объявить от имени фальшивого дофина о его отказе от своих прав в пользу первого консула Бонапарта или, напротив, держать под рукой человека, которого при благоприятном стечении обстоятельств удобно было бы противопоставить Наполеону? Зная характер Фуше, можно смело предположить, что он учитывал и ту и другую возможность.
С пропавшими дофинами иногда происходили курьезы. После смерти одного из претендентов, Эрваго, в 1812 г. появился «претендент в претенденты», утверждавший, что он — Эрваго. Это был некий Жан Демазо, доживший до 1846 г. В числе претендентов было немало и просто психически больных людей.
В 1967 г. была опубликована в Париже книга Л. Бланкали (промелькнуло сообщение, что это псевдоним какого-то весьма важного лица) «Король неизвестный и король исчезнувший», в которой сообщалось родословное древо потомков Людовика XVII и… «железной маски», среди которых фигурирует много известных исторических персонажей, включая даже Гарибальди! И поныне во Франции и других странах насчитывается около 60 семейств, объявляющих своим предком дофина, бежавшего из Тампля. И все же, надо сказать, число их сократилось по сравнению с прошлым веком.
После смерти Эрваго в 1812 г. новые «дофины» оказывались явными мошенниками. К тому же очень быстро и без особого труда удавалось выяснить их действительные фамилии и место рождения. Самое интересное, что в отношении их полиция во времена Реставрации, а потом, после 1830 г., — июльской монархии, по существу, не предпринимала никаких действий, не мешала выходу в свет книг, которые они выпускали под именем Людовика XVII. Один из претендентов, Ришмон, в 1834 г. был за различные «художества» приговорен к 12 годам каторжных работ и… вскоре отпущен на все четыре стороны. Уже тогда задавали вопрос, не состояли ли все эти (или большинство) заведомо фальшивые «Людовики» платными полицейскими агентами, единственным смыслом появления которых было сделать смешным в глазах общественного мнения «подлинного» претендента.
Таким претендентом, притязания которого нельзя было отвергнуть с легкостью, был некий Карл Вильгельм Наундорф, появившийся неизвестно откуда в Берлине и ставший часовщиком. По его словам, в 1810 г. он явился к полицей-президенту прусской столицы Лекоку и передал имевшиеся у него документы, которые свидетельствовали о его истинном имени и происхождении. Лекок взял бумаги для передачи прусскому королю, а взамен претендент получил паспорт на имя Наундорфа, уроженца Веймара, и поселился в Шпандау. Бесспорным фактом является то, что не удалось найти следов происхождения Наундорфа и прусские власти пошли на выдачу ему заведомо фальшивого паспорта. Это было установлено, когда Наундорф связался с какими-то темными личностями при покупке дома и в результате попал на скамью подсудимых. Выяснилось, что в Веймаре не родился и не проживал никакой Карл Вильгельм Наундорф. Рассказы Наундорфа о своем происхождении вызвали, естественно, недоверие судей, и претендент, ставший к этому времени главой умножавшегося семейства, попал на три года в тюрьму (1825—1828 гг.). После выхода на свободу, получив известие о том, что прусский король якобы отдал распоряжение о его новом аресте, претендент бежал из Пруссии и после скитаний по другим германским государствам в 1833 г. прибыл во Францию. (Изучение вопроса о Наундорфе сильно облегчено публикацией корпуса всех относящихся к этому претенденту первоисточников в двухтомном труде архивиста Мантейера «Подложные Людовики XVII», Париж, 1926 г.)
Когда Наундорф появился в Париже, его сразу признали Жоли, последний министр юстиции при Людовике XVI, и мадам Рамбо, гувернантка дофина. Насколько имеет цену это узнавание — отождествление 50-летнего человека с 5-летним ребенком, которого они видели много десятилетий назад? Другие «доказательства» уже совсем малоубедительны. Пытаются связать «тайну» бегства из Тампля с расстрелом герцога Энгиенского Наполеоном и самоубийством после июльской революции его отца принца Конде, огромное наследство которого досталось сыну Луи Филиппа герцогу Омальскому. Сторонники претендента уверяют, что герцог Беррийский был склонен «признать» Наундорфа и что убийство герцога в 1820 г. ремесленником Лувелем было спровоцировано полицией. Наундорф утверждал, что получил письмо герцога Беррийского, в котором говорилось: «Или я обеспечу успешное восстановление Ваших прав, или погибну». Между прочим, в донесении прусского посла в Париже графа Гольца указывалось, что герцог Беррийский за несколько дней до покушения Лувеля предсказывал свою смерть. Ходили слухи, что отношения герцога с Людовиком XVIII стали крайне обостренными. Однако, если даже это было правдой, отсюда вовсе не следует, что причиной был вопрос о претенденте. Между прочим, защитники Наундорфа указывают, что окончательный отказ графа Шамбора, по мнению легитимистов, законного короля Франции, от возникшей в 1873 г. перспективы новой реставрации Бурбонов будто бы был связан со стремлением не нарушать права наследников претендента. На деле этот отказ был вызван нежеланием признать трехцветный национальный флаг Франции — наследие революции XVIII в., а главное, конечно, осознанием, что попытка восстановления монархии не имеет шансов на успех.
Сестра Шарля Луи Мария-Тереза, герцогиня Ангулемская, демонстративно отказывалась вступать в какие-либо переговоры с Наундорфом и обсуждать детские воспоминания, о которых он рассказывал и источником которых, если бы они соответствовали действительности, мог быть только Шарль Луи. Однако герцогиня была замужем за сыном графа д'Артуа, позднее короля Карла X, и ее шансы стать королевой Франции зависели от признания брата умершим. По утверждению Наундорфа, на него не раз совершались покушения в Париже и в Лондоне, куда он перебрался после высылки из Франции.
В 1845 г. претендент умер. Его наследникам, натурализовавшимся в Голландии, нидерландский король предоставил право носить фамилию Бурбонов. Французские суды столь же неизменно отказывали им в этом праве. Вопрос постепенно терял политическое значение, превращаясь в одну из неразгаданных загадок истории. Интерес к ней подогрел известный французский историк А. Кастело, опубликовавший в 1947 г. книгу «Людовик XVII. Раскрытая тайна». Главное внимание в этой книге привлекал рассказ о произведенной судебно-медицинской экспертизе — сравнении прядей волос Наундорфа и дофина (сохранившихся в его деле). Экспертиза подтвердила, что они принадлежат одному и тому же лицу! К этому надо добавить процесс в Высшем апелляционном суде, который был затеян потомками Наундорфа, настаивавшими на аннулировании акта о смерти дофина и признании его умершим в 1845 г. В ходе судебного разбирательства, отвергшего притязания истцов, была внесена ясность в ряд вопросов.
Например, было установлено, что переговоры с Мадридом могли побудить некоторых членов термидорианского правительства участвовать в похищении мальчика или способствовать усилиям роялистов в этом деле. Испанские Бурбоны ставили условием заключения мира (весьма выгодного для Франции, которая, как отмечалось, была вынуждена воевать с вражеской коалицией держав) выдачу
