времени.) А «семейным делом» М. Раски именует французскую революцию, поскольку считает ее, собственно говоря, результатом интриг «Каина» — брата Людовика XVI, графа Прованского (будущего Людовика XVIII), мечтавшего о престоле. В первом томе этой работы читатель узнает, что была не одна подмена дофина, а несколько (производившихся до лета 1794 г., при соучастии Робеспьера, что и привело к его падению; автор здесь повторяет клевету термидорианцев на Неподкупного). Первый «двойник» был помещен в комнату дофина сразу после отставки Симона. Именно с ним имел дело Лоран после 9 термидора, а дофин был скрыто увезен из Тампля. Какое-то время дофина изображал восковой манекен, потом последовательно — несколько детей. Некоторые из них впоследствии стали фальшивыми дофинами, которых полиция Людовика XVIII использовала против «подлинного дофина». Что же касается Марии- Терезы, то ее, оказывается, подменили в декабре 1795 г. в Базеле» (Швейцария) при обмене на членов Конвента и других республиканцев, которых держало под стражей австрийское правительство. Место Марии-Терезы заняла воспитывавшаяся вместе с ней Эрнестина Ламбрике, бывшая в действительности незаконной дочерью Людовика XVI, а та, в свою очередь, была «подменена» во Франции одной из своих сестер, причем был пущен слух, что она умерла, и т. д. Кто совершил эту подмену — шуаны, желавшие «освободить» Марию-Терезу, или агенты графа Прованского, объявившего себя Людовиком XVIII, остается неясным. Далее, зачем Людовику XVIII было осуществлять эту подмену, а потом выдать замуж «мнимую» Марию-Терезу за своего племянника? Каким образом он осуществлял многие действия для скрытия «подмены» во Франции, когда там правил Наполеон I? А сама Мария-Тереза была таинственной особой, которая жила уединенно в одном из замков Тюрингии, в Центральной Германии (между прочим, тоже находившейся под фактическим владычеством Наполеона), сохраняя с помощью семьи владетельной княгини Шарлотты Гессен-Дармштадтской инкогнито вплоть до смерти 25 ноября 1837 г.

Было бы, разумеется, напрасно искать у М. Раски, как и у ее предшественников, доказательства всех этих необыкновенных историй и даже элементарной логики, хотя она приводит в своих книгах массу ничего не доказывающих деталей о тюрьме Тампль, о процедуре обмена Марии-Терезы на французских пленных и т.п.

Во второй половине декабря 1795 г. Мария-Тереза из Базеля, куда ее доставили французские жандармы, прибыла в Вену. Точнее, прибыла молодая девушка, которую представили как Марию-Терезу. Интересно, что она сразу же дала понять прежде знавшим ее придворным, что не желает их видеть, и оставалась потом в совершенной изоляции во дворце Хофбург.

В январе 1796 г. неаполитанская королева Мария-Каролина, тетка Марии-Терезы, в письме к маркизе Осмон выражала опасение, что эта девушка «вовсе не дочь моей сестры». Виновником подмены королева считала французское правительство, но имеющиеся документы свидетельствуют, что Директория отослала в Швейцарию именно Марию-Терезу, да и не могла она в Париже рассчитывать провести австрийцев. Следовательно, подмена, если она имела место, могла быть произведена только австрийскими властями или по крайней мере с их ведома и согласия.

Каковы могли быть мотивы для такой подмены? В сохранившихся письмах самой Марии-Терезы и в корреспонденции осведомленных современников можно найти намеки, что она была беременна (однако ничего не известно ни о том, кто был отцом ожидавшегося ребенка, ни о его дальнейшей судьбе).

В случае подмены Марии-Терезы ее двойником не могла быть Мария-Филиппина (Эрнестина) Ламбрике, поскольку, как мы уже знаем, она умерла в 1813 г. в Париже, тогда как «дублерша», ставшая герцогиней Ангулемской, скончалась в 1851 г. Но у Марии-Филиппины была сестра, старше ее на два года, Луиза-Катерина. Официально ее крестным отцом был граф Прованский, но есть все основания подозревать, что он был фактическим отцом девочки. Он находился в связи с ее матерью, служившей фрейлиной при дворе, еще прежде, чем пришла очередь его старшего брата Людовика XVI воспользоваться благосклонностью этой любвеобильной особы. О судьбе Луизы-Катерины ничего не известно. Вероятно, что это она скрывалась под именем служанки мадам де Суси, сопровождавшей Марию-Терезу при ее переезде из Парижа в Базель. Судя по австрийским архивам, венский двор требовал, чтобы вместе с Марией-Терезой была отправлена дама по имени Эрнестина Ламбрике. С другой стороны, французский министр внутренних дел затребовал на один иностранный паспорт больше лиц, чем число людей, перечисленных им в качестве сопровождающих Марию-Терезу. Из письма ее самой мы узнаем, что у мадам Суси была камеристка. Между тем она отсутствует в упомянутом списке. Поскольку ею не могла быть Мария-Филиппина (Эрнестина) Ламбрике, очень вероятно, что ее заменила Луиза-Катерина, следы которой теряются после декабря 1795 г. Она играла роль своей младшей сестры. Венский двор, возможно, и не знал об этой подмене. Но он наверняка должен был быть участником второй подмены Марии-Терезы той, которую он принимал за Марию-Филиппину Ламбрике, незаконную дочь Людовика XVI. Со своей стороны, граф Прованский был тем более заинтересован в этой подмене своей крестницы или дочери Марией-Терезой. Он к тому же ведь считал, что отцом Марии-Терезы был не его старший брат, а любовник Марии-Антуанетты герцог де Куаньи.

Типичным примером подобной «научной продукции» является работа Жаклин Дюкассе «Людовик XVII и его политические агенты (по неопубликованным документам)», (Париж, 1984 г.). Документов действительно приводится в книге немало, но они нисколько не доказывают главный тезис автора, что стараниями неких известных и неизвестных лиц дофин был похищен и подменен 3 июля 1793 г. Далее излагается теория «нескольких подмен», которая, как мы уже убедились, не является изобретением Ж. Дюкассе. Ей принадлежит другое «открытие» — что некоторые из явно подложных претендентов в дофины были лишь «политическими агентами» подлинного, который скрывался, опасаясь покушения на свою жизнь со стороны сменявших друг друга правительств Франции и их союзников. В числе участников похищения Ж. Дюкассе называет своего прапрадеда тайного роялиста Арнуля Морена де Гери-вьера, который занимал пост полицейского чиновника секции Доброй новости. При обыске в доме банкира Кока, знакомого с издателем «Пер Дюшен», этот полицейский действовал, как если бы он был «соучастником[38] банкира и Эбера с целью похищения [39]». Он сорвал в квартире Кока печати, наложенные накануне по приказу судьи Денизо. Это, возможно, позволило уничтожить или утаить переписку заговорщиков с эмигрантами. За нарушение долга Морен де Геривьер был арестован, но через несколько дней освобожден; он хранил позднее полное молчание об упомянутых событиях и относительно судьбы дофина. Было ли это следствием опасности, которой подвергались посвященные в тайну (его сын в 1830 г. поддерживал дружеские связи с одним из претендентов, «бароном Ришмоном», поскольку узнал в нем Людовика XVII или его представителя)? Этот вопрос остается без ответа. При этом надо добавить, что Морен де Геривьер не имел никакого отношения к «заговору Эбера и Кока», если таковой и существовал в действительности. На основе данных некоторых газет за 4 июля 1793 г., свидетельствующих, что Марии-Антуанетте якобы была разрешена прогулка с сыном в Сен-Клу, Ж. Дюкассе полагает, что дофин был передан фавориту королевы графу Ферзену (или одному из его помощников), сама же королева вернулась в Тампль с другим ребенком.

Вопрос о законности монарха или наследника престола всегда имел важное значение в феодально- абсолютистских государствах. Даже когда борьба в связи с вопросом законности определенного претендента оставалась чисто династическим спором и не принимала, как это случалось сплошь и рядом, форму, в которую облекались те или иные общественные противоречия.

Разумеется, споры о законности рождения или «подмены» лиц, имевших права на престол, приобретают исторический интерес только в случае, если они явно или тайно принимали политический характер, влияли на поведение государственных деятелей, служили мотивом их тех или иных важных поступков.

Каково происхождение претендентов, являлись ли они сыном или дочерью того, кто был их «официальным» отцом, не были ли они плодом «незаконной» связи или детьми, тайно подмененными в младенчестве, — все эти вопросы возникали на почве монархического мировоззрения, господствовавшего веками и сохранявшего прочные позиции в эпоху Великой французской революции. Было бы большим упрощением представлять последнее лишь как механическое отражение интересов дворянского класса. Вместе с тем общеизвестная вольность придворных нравов постоянно воссоздавала почву для обоснованных подозрений насчет законности монарха, его потомства или претендентов на трон. Говоря о