– Есть еще варианты? Например, что Нана сбежала от меня? Но зачем же так? Я не зверь какой-нибудь, отпустил бы ее. Ничего не понимаю, братишка, ничего! Запутался я окончательно.

– Допустим, Нана бросила тебя, – вздохнул сыщик. – Почему тогда тебе звонят, угрожают? При чем тут Олег? За что он поплатился жизнью?

Проскуров развел руками:

– Мне нечего сказать. А у тебя имеются хоть какие-то соображения?

– Пока – два. У преступника... или преступников, – поправился Смирнов, – существовал определенный план. Сплошь и рядом жизнь вносит в самые продуманные, самые совершенные планы некоторые коррективы. Избежать подобной вещи, предусмотреть все практически невозможно. Жизнь изобретательна! Она вносит свои изменения без спроса, и это сбивает с толку. В данном случае, я имею в виду исчезновение Наны, что-то пошло не так. События потеряли заданный ход и выглядят нелогично.

Он замолчал, наблюдая за реакцией товарища. Тот покрылся красными пятнами, сменившими мертвенную бледность, до хруста сжал переплетенные пальцы.

– А второе? – процедил сквозь зубы.

– Второе еще проще, – сдержанно сказал Всеслав. – История эта выглядит не такой, как нам кажется. Она – иная!

В сей момент ему в голову пришла идея, перевернувшая прежние выводы и заставившая его мысли резко изменить свое направление.

Феодора потеряла счет времени. Казалось, она попала из мира привычного, пусть шумного, бестолкового и утомительного, не дающего ей той отрады, о которой она мечтала, в мир иррациональный, хотя и обеспеченный с точки зрения материальных благ. Да, она теперь, будучи женой Владимира, не имела нужды в деньгах, не должна была работать и заботиться о еде и одежде. Домашнее хозяйство вела Матильда; шофер возил Корнеевых, куда им требовалось; тихая природа Подмосковья, чистый воздух, умиротворяющий шелест сада создавали атмосферу отдыха и покоя. Но ни того, ни другого не ощущала Феодора. Сам дом с красными шторами и черной мебелью, полный свечной копоти, запаха лаванды и курений, наводил на нее суеверный страх. Глухонемая домработница, тенью скользившая по комнатам, молчаливый водитель и угрюмый охранник – вот и все окружение, не считая то взбудораженного, то погруженного в себя мужа.

Перепады настроения Владимира происходили на каждом шагу: любая мелочь – телефонный звонок, неловкое движение Матильды или неуместный вопрос жены могли выбить его из колеи на целый день. Ночами он не спал, возмещая это дневной дремой, и не дай бог, что-нибудь стукнет, загремит посуда или чуть громче заиграет музыка – все словно вымирало. Невольно Федоре приходило на ум сравнение дома в Рябинках со склепом. Надо было что-то предпринимать, но она сама словно впала в спячку, существуя на зыбкой грани между действительностью и мрачной игрой воображения.

Раз в неделю Владимир уезжал повидаться с родителями, переехавшими из подмосковного дома в городскую квартиру. Его мать сильно болела: сдавало сердце, измотанное обидой на жизнь и болью за единственного сына. Вот незадача! – все дала Корнеевым судьба: достаток, комфорт, благополучие, красивого ребенка. А со счастьем не сложилось – Петр Данилович постоянно в делах, а сын смолоду сломал себе жизнь, разрушил материнскую мечту о достойной невестке, о внуках: взял в жены стареющую искательницу чужого богатства. Все глаза выплакала Александра Гавриловна, да разве этим поможешь? Вспоминала и своего умершего первенца, рвала сердце на части, думала, второму сыночку повезет, а он будто порченый стал, после брака окончательно похоронил себя в Рябинках. Ни карьеры не сделал, ни подруги себе равной не выбрал, ни детей на свет не произвел...

– Мальчик мой несчастный! – захлебывалась рыданиями госпожа Корнеева. – Дитятко неприкаянное! На кого я тебя покину?

Петр Данилович только вздыхал раздраженно, молчал, сжав зубы. Врачей возил к слабеющей супруге безотказно, лекарства покупал самые дорогие, цветы, деликатесы разные. Пусть хоть этим утешится убитая горем женщина. Господин Корнеев жене не перечил, но не разделял ее взглядов на воспитание сына, на жизненные ценности, на семейный уклад. Удивлялся, как незаметно превратилась скромная, работящая девушка Саша в капризную, кичливую и высокомерную даму, забывшую в своем снобизме о простоте чувств, которые не измеряются деньгами и положением в обществе.

В отличие от Александры Гавриловны, он полюбил невестку, но любовь эта, казавшаяся ему на первых порах отцовской, начинала его волновать совсем не по-родительски. Чем старательнее он загонял в глубь своей души некстати проснувшееся влечение к Феодоре, тем упрямее оно вылезало наружу, не желая прятаться. Редкие встречи с невесткой стали вдруг смыслом идущей к закату жизни господина Корнеева.

Приезжая к родителям, Владимир жену с собой не брал, не хотел расстраивать больную мать. Сидел у постели, не зная, о чем говорить. Молча целовал родительницу в бледную щеку, прощался до следующего раза.

– Брось ты ее! – смаргивая слезы, просила Александра Гавриловна. – Дай мне умереть спокойно. Найди себе нормальную девочку, женись, деток заведите, я хоть с того света порадуюсь, на вас глядя! Неужто ты любишь свою... эту...

Слово «жену» губы матери отказывались произносить.

Сын упрямо сдвигал брови, бледнел, качал головой. Не будет, мол, этого, не жди.

Мать отворачивалась, плакала. Больно ей было смотреть, какого парня она вырастила для этой перезревшей хищной бабенки. Господи-и-ии-и! За что ж караешь так жестоко?

Из города Владимир приезжал притихшим и каким-то присмиревшим. С Феодорой они встречались за столом, когда им доводилось вместе обедать или ужинать.

– У тебя все в порядке? – задавала она дежурный вопрос.

– Угу, – односложно отвечал супруг, продолжая витать в своих грезах.

– Как мама?