Но пока мы бьем их! И, поможет нам Бог, разобьем всех, если снова за нашей спиной не начнут торговать победой.

…А в апреле был новый выход в Зандак. Он уже покрылся зеленью, и ничто в нем не напоминало о прошедшей зиме. Даже, подымавшиеся за ним горы, с которых никогда не сходили снега, и те, словно потеряли свой белый блистающий свет. Они стояли какие-то серые, разом постаревшие и совсем хмурые. Вокруг распускались сады, а они ничего не имели, кроме камня и льда.

Перед самым входом в поселок на нас заложили фугас. Он был закопан в обочине и ждал, пока подтянуться, груженные людьми БМП. Но в этот раз Зандак отпускал нас без потерь. На фугас наткнулись бойцы русского ОМОНа из гарнизона поселка. А через несколько дней мы отплатили им той же монетой, когда наша разведка сняла, подготовленную для них ракету «Ураган». Она висела на дереве и была нацелена на здание местной школы, где и располагался ОМОН. На часовом ее механизме стрелки отсчитывали последний свой час.

…Заходит красное солнце Зандака. Надев черные вечерние платья, стоят вдоль дорог ароматные огромные липы. У каменных исполинов гор готовятся в набег грозные орды туманов. В наглухо смолкшем поселке гаснет последний безмолвный двор.

О чем задумался, Зандак? Неужели проходит твое время, неужели закатывается кровавая твоя звезда? Неужели теперь будет некому сеять смерть в этом краю? Ты так много награбил, так много обездолил, обидел, погубил во взаимной вражде. И так ослабел, так надорвался в этой борьбе. Не твои ли сыны уходили в Карамахи, в Новолак, в Грозный? Не над их ли могилами болтаются теперь зеленые знамена мести?..

А помнишь, Зандак, как две весны подряд, мы всё ждали, когда навсегда расстанемся друг с другом? Как мечтали вернуть себе былую свободу. Но ничего не могли сделать…Как я хотел избавиться от тебя, Зандак, сбросить на землю тяжелые твои цепи! И как ты мечтал когда-нибудь прийти непрошенным гостем на мой порог! Как мы желали друг другу смерти!

…Зандак. Мы снова сидим в твоих окопах, нарытых морскими дьяволами Севера. Нам все равно, какой день или год отсчитывает наш календарь. Нас не тревожит падение царств и целых Галактик. Мы так устали от этой жизни. Нам давно ничего не нужно.

…Здесь нас поставили на убогий суточный рацион, пригодный не на большее, чем кормить умирающего. Ну, разве можно было насытить взрослого мужика тремя 250-грамовыми баночками в день? Но оказалось, можно. В инструкции к сухпайку стояла запись: «Предназначено для суточного питания». А, значит, не было причин для жалоб. Помню, этот продукт был сделан в Ставрополе и имел красивую привлекательную обертку. А внутри ничего не было, кроме трех упомянутых наперстков. Эти, выданные на пять дней пайки, мы уничтожили за два. А весь третий день просидели у потухшего костра, в неясной надежде на чудо. Но никакого чуда не произошло. Тогда мы подались в лес и убили бродившую там корову. У нее на рогах болтался яркий отличающий знак — голубого цвета тряпка, о которую мы после разделки по очереди вытирали ножи. Всё, что не смогли унести на себе, мы забросали листьями и землей. Наверное, корову нашли не сразу. Потому что в эти три дня никто так и не пришел про нее спрашивать. Конечно, чеченцы знали, на чью сторону ушла их скотина, но не могли дать против нас ни одного козыря.

В этих рейдах мы понемногу отходили душой. Они несли опасности, угрожали бедой, но всегда давали нам свободу от дурной батальонной жизни, от не проходящей ее тоски, от частых пьянок и нелепых обид. Мы всегда были более дружны, более откровенны друг с другом в этих выходах. Мы предпочитали грызть сухари, но угостить мясом товарища, уступали кому-то на броне удобное место, а сами лезли за него на башню, вместе садились в кузов машины и дружно запевали «Катюшу»… Стоило нам покинуть батальон, как у нас начиналась жизнь. Мы радовались новому дню, мы гордились, что носим в руках оружие.

Но вот приходил день возвращения и, словно менялся мир. Мы боялись шагнуть в свои роты при полном военном параде. Мы второпях, пока не подошли командиры, бежали прятать имевшиеся у себя гранаты, ракетницы и дополнительный запас патрон. Это было неслыханное преступление — найти у солдата гранату, детонатор, пластид. За это многие поплатились зубами и многими днями свободы на дне земляной ямы. Когда-то мы отдали за этот боезапас продукты, сменяли его на фотопленки, разные вещи, а теперь тайком закапывали за палатками самое дорогое свое имущество. Но в сырой земле Чечни оно быстро ржавело, отказывало, и приходило в негодность.

Нам угрожали, отнимали у нас оружие, прятали его в металлические сейфы и ящики, говорили, что мы не воины, что мы трусы, что не мужчины…Отнимали у нас оружие. А это была лишь весна 2001 года. Весна 2001-го!.. Кто был здесь, только задумайтесь над этим! Здесь только входила в силу масштабная партизанская война! Война, которая продлиться еще много лет, которая не окончилась даже теперь… Говорили, что мы трусы, что не мужчины. И после от нас еще требовали служить Родине! Требовали не жалеть своей крови для защиты ее рубежей! А мы только плевались от этих речей, только еще больше озлоблялись на службу.

Однажды в нашей палатке командиры устроили шмон. Подло, втихаря, заранее отправив подальше весь взвод по какому-то бестолковому делу. А когда мы вернулись, всё стояло вверх дном, было вывернуто наизнанку, опрокинуто, выпачкано в земле. Что за несметные сокровища искали они у нас? Золото, деньги, наркотики?.. Да вот ничего не нашли, кроме железных мисок, гнутых алюминиевых ложек и изношенного тряпья. А запасные портянки, припасенную для поездки домой новую форму и берцы, унесли с собой. На склад к старшине. Зачем?.. Неужели батальон разбогател на личном нашем несчастье? Нет, он еще раз обеднел нашей преданностью, еще раз потерял нас.

А мы за то, что осмелились что-то иметь у себя, до вечера рыли в лесу никому не нужные окопы.

Не знаю, кто придумал и провел в жизнь идею обмануть чеченцев. Нам было приказано сменить условия проживания. У нас решили забрать палатки и навсегда переселить всех под землю. «Здесь невыносимо летом. Вам будет прохладнее в землянках», — врало нам командование, а само всерьез верило в больную свою идею — заставить чеченцев поверить, что мы еще долго не уйдем с их земли. Мы рыли огромные ямы, в которых должны были жить взводами и ротами. Сначала мы по нескольку дней не знали других дел, как от зари до зари держать в руках кирку и лопату. Мы упрямились, саботажничали и сопротивлялись этой работе. Потому что никто не хотел менять чистый воздух на затхлую вонючую нору. Тогда пригнали экскаватор и, перестаравшись, он оставил каждому взводу целый котлован, неровный, с рыхлыми осыпающимися краями котлован, в котором запросто уместилась бы усиленная рота. Но в эту яму мы так и не переехали. Сначала были разные отговорки, ссылки на отсутствие того, другого, а затем наше новое местожительство стало заполняться водой.

Они думали обмануть чеченцев. Никого не обманули. Те знали и месяц нашего вывода, и даже приблизительный день. Это факт — мы приходили на местный рынок, договаривались о какой-нибудь будущей купли-продажи, и неожиданно слышали отказ: «Нет, через два дня ты не придешь. У вас зачистка в Беной-Ведено». Поначалу никто не верил. Ну, кто они такие, эти тетки из-за прилавка? Мы и сами-то узнавали о своей судьбе не раньше, чем за день, а название села и вообще за минуту до выхода…Мы не верили. А в третье утро над нами вставало солнце Беной-Ведено.

И после уже не надо было думать и гадать, куда еще двинется наша рота. В какие еще аулы приведет нас завтрашний день. Нужно было просто сходить на то место, где всякий раз без ошибок угадывался твой жизненный путь. Где главным предметом торга было только одно — твоя судьба.

Они не разу не обманули нас, вставшие за рыночный прилавок невозмутимые ясновидцы будущего — чеченские женщины, дети и старики.

А они так и остались незаселенными, безобразные наши дома — громадные земляные котлы, полные мутной грязной воды.

Походы, походы, походы… Где ни один день не отличим от другого… Где бродят по твоим следам надежда, разлука и смерть… Лагаши, Бачи-Юрт, Гордали, Даттах, Жани-Ведено… Я давно не вспоминаю этих названий. У меня не хватает памяти на каждый из них. Я стал путать лица, даты и имена. Я начал все забывать…

74-я гвардейская бригада. Счастливый край моей молодости!

Как жаль! Её не перелистать заново, тлеющую летопись этих дней…

Они все ушли, кто был рядом, ходил по одной дорогой, пил из одного ручья, кто слушал по вечерам печальные мои стихи. Кто пережил или не пережил день этой вражды. Давно пропали или стали