Свои воинственные действия Бунд продолжал и во все следующие месяцы шатко-переменчивого 1905 года. Здесь выделяются апрельские события в Житомире. По Еврейской энциклопедии, это был еврейский погром, причём «организованный полицией»[1255]. – Диманштейн же, самоаттестующийся «активным участником революции 1905 г. в районах так называемой черты оседлости», пишет: «Это был не погром, а бой с войсками контрреволюции»[1256] . – Старая Еврейская энциклопедия сообщает, что евреев было убито до 20 человек[1257], новая: «около 50 (по другим сведениям, около 35)»[1258]. По ней же: «Беспорядки начались после провокационного сообщения о том, что евреи за городом якобы стреляли в царский портрет»[1259]. А «Правительственный Вестник» сообщает как факт: за две недели до погрома «толпа… до 300 человек собралась за городом… где начались упражнения в стрельбе из револьверов… в портрет Государя Императора». После того в самом городе было несколько драк между евреями и христианами – по «Правительственному Вестнику», нападали чаще евреи[1260]. А в день самого события «отряды еврейской самообороны оказали героическое сопротивление погромщикам». На помощь житомирской самообороне выехал из ближнего местечка вооружённый отряд еврейских юношей и по пути в местечке Троянове «был остановлен украинскими крестьянами». «Самооборонцы пытались укрыться в домах местных евреев, но их к себе не пустили и указали крестьянам, где спрятались двое», характерный факт; «и 10 чел. из отряда были убиты»[1261].
В те годы уже был найден замечательно успешный приём: «похороны жертв революции были тогда одним из лучших способов агитации, действовавшим на массы самым зажигательным образом», отчего и «у бойцов было сознание, что их смерть будет хорошо использована для революции, и будет вызвано чувство мести, которое появляется у многих тысяч во время похорон», да и «похоронные демонстрации было сравнительно легче устраивать. Представители либерального общества считали своим долгом хлопотать о невмешательстве полиции в похороны». И вот, «похороны вошли как одна из составных частей в революционные методы пропаганды 1905 года»[1262].
Летом 1905 «был сильный террор со стороны полиции, но немало и случаев мести со стороны рабочих, как бросание бомб в солдатские и казацкие патрули, убийства и ранения полицейских разных рангов; всё это практиковалось в немалом количестве», ибо сводилось «к вопросу о свёртывании или развёртывании революции в еврейском районе»[1263]. Вот, в Гомеле казаки убили бундовца. На его похоронах 8-тысячная толпа, а речи на кладбище – революционные, и революция катится, катится вперёд! – А когда надо было протестовать против созыва «булыгинской» (законосовещательной) Думы – кампания «перенеслась из „биржи“ в еврейском районе в синагоги… Туда же являлись во время молитвы ораторы партии… под защитой своего боевого отряда, который являлся туда вместе с докладчиком и занимал все выходы… На этих собраниях обычно принимались предлагаемые, заранее подготовленные резолюции без всяких возражений», – а куда ж: было деваться бедным молящимся евреям? попробуй этим молодчикам возрази! Никак было «нельзя давать революции остановиться на этом этапе»…[1264]
По проекту созыва той не состоявшейся за событиями 1905 совещательной Думы – сперва предполагалось не давать евреям избирательных прав: из той логики, что они не имеют таких в городских самоуправлениях. Однако размахи 1905 года росли, евреи-гласные городских дум, назначенные губернскими властями, то там то здесь демонстративно слагали с себя полномочия, – и по августовскому закону о выборах в Думу евреи уже получили право голоса. Но накатывала же революция – и общественность ту совещательную Думу вообще отвергла, Дума не состоялась.
Перемежаясь по интенсивности, напряжение держалось в стране весь несчастный Пятый год, и царское правительство не успевало за поступью событий. Осенью по всей России уже готовились железнодорожная и другие забастовки. И уж конечно не слабло напряжение в черте оседлости. В Северо-Западном крае в начале октября «резки[й] подъём… революционной энергии масс», «пошли новые митинги по синагогам» (тем же манером, с отрядниками на дверях, запугивая верующих евреев), «стали лихорадочно готовиться ко всеобщей забастовке». – В Вильне на митинге, собранном с разрешения губернатора, «стали стрелять в стоявший там колоссальный царский портрет, а некоторые стали его дырявить ударами стульев», через час на улице уже стреляли и в самого живого губернатора, вот он, азарт 1905 года! – А например в Гомеле не удалось договориться РСДРП с Бундом, «и они действовали вразброд», эсеры же «пошли… вместе» с сионистами-социалистами; и вот «были брошены бомбы в казаков, которые[в ответ] стали обстреливать всех и всё и избивать всех встречных без различия национальности»[1265] , – славненький революционный пожар! это и нужно!
И не мудрено, что «во многих местах… замечалась активная борьба состоятельных религиозных элементов еврейства против революции. Они помогали полиции ловить еврейских революционеров, срывать демонстрации, забастовки и т п.». Не то чтобы им мило было оказаться на стороне правительства. Но, не оторвавшиеся от Бога, они не желали видеть
Как обобщает большевик Диманштейн, после октябрьской всеобщей забастовки «к восстанию призывали… Бунд, СС и другие еврейские рабочие партии», но «усталость давала себя знать»[1267]. В лад с большевиками Бунд затем бойкотировал и выборы в 1-ю Государственную Думу в начале 1906[1268], всё ещё лелея надежды на дальнейший взрыв революции. После же явного поражения её смирился до меньшевизма; в 1907 на V съезде РСДРП из 305 депутатов было 55 бундовцев. И Бунд, даже «стал поборником крайнего идишизма»[1269].
В такой-то раскалённой обстановке, весьма шаткой для власти, Витте и уговорил Николая II издать Манифест 17 октября 1905. (Вернее, Витте хотел опубликовать это как сухое правительственное сообщение, но сам Николай настоял на пафосном жесте Манифеста от имени царя: он верил, что тем будут тронуты сердца подданных.) А. Д. Оболенский, составлявший для Витте первоначальный проект Манифеста, свидетельствует, что среди его трёх пунктов сперва был отдельный, особый пункт о правах и свободах евреев – но затем Витте переформулировал (а вероятно, по настоянию царя) в общий пункт о неприкосновенности личности и свободах совести, слова, собраний[1270] . Отдельно о еврейском равноправии – уже не осталось. «Только в опубликованном вместе с манифестом докладе… Витте упоминалась необходимость „уравнения перед законом всех русских подданных независимо от вероисповедания и национальности“[1271].
Но: уступки следует делать заблаговременно и в позиции силы, а не в условиях уже прикатившей слабости. Либеральное и революционное общество – злорадно истолковало Манифест как капитуляцию, и оттолкнуло его. Поражены были тем и Государь, и Витте – и кое-кто из еврейской интеллигенции: «Достигнута была цель, к которой стремились в течение десятилетий лучшие русские люди… Добровольный по существу отказ Государя от самодержавной власти и обязательство передать законодательную власть на решение народных представителей… Казалось, всех должна была объять радостью весть об этой перемене» – а встретили её с прежней непримиримой революционностью: борьба продолжается![1272] На улицах срывали национальные флаги, царские портреты и государственные гербы.
Поучительна запись беседы Витте с представителями петербургской печати 18 октября, на следующее
