нем они теперь соглашались лишь на условиях полной анонимности.

Со свободными выборами освободители, они же для некоторых — оккупанты, решили повременить, дабы не смущать «очнувшихся» и «кающихся»… Еще было живо в памяти то отчаянное, умелое и совершенно неооъяснимое с точки зрения здравого смысла сопротивление, которое, жертвуя собой, оказывали немецкие солдаты, когда любому было уже совершенно очевидно, что война на все сто процентов проиграна и ни одного шанса избежать полной капитуляции нет. Что за странное безумие охватило немецкий народ? В чем корень этого ужасного зла? Почему немцы так поверили в ядовитые человеконенавистнические идеи?!..

Городок поразил Кожедуба. То, чего он не встретил в Германии в свою первую поездку — присутствовало здесь-Возможно, сказывалось еще и позднее время суток — чистенький железнодорожный состав сделал короткую остановку возле вылизанного перрона, уже когда на островерхие черепичные крыши бюргерских домов и пронзающие небо шпили кирх — протестантских церквей — опустилась какая-то особенно черная ночь. Кожедуб вдруг понял — средневековье вокруг него самое настоящее и густое из всех, что он когда-либо видел.

Он говорил по-немецки и, расспросив у знающего и точного железнодорожного служащего дорогу, направился пешком к отелю «Дрезден», в котором у него был забронирован номер. Служащий, как показалось случайно обернувшемуся Кожедубу, смотрел ему вслед недобрым взглядом, хотя и был только что в разговоре с приезжим безукоризненно вежлив.

«Не иначе как тайный нацист!.. В современном мире все всех не любят, все ко всем относятся с недоверием! — подумал Кожедуб. И хотя в карманах у многих отпечатанные на одном типографском станке единые паспорта, истинным паспортом все чаще становится тип лица, цвет волос, акцент… А ведь и такой „паспорт“, если призадуматься, можно легко подделать. Даже легче, чем бумажный…»

Кожедуб закурил. После разговора с Бухенвальдом он стеснялся своих любимых, но дешевых «рабоче-крестьянских» сигарет и в магазинчике на вокзале приобрел пачку немецких «Реемтсма». Марка эта имела давнюю историю и производилась еще в фашистской Германии. По качеству они уступали английским и американским. Табак, как известно, товар «колониальный». А к дележу колоний Германия опоздала, что и пыталась позднее наверстать…

«Ох, ох, ох, что ж я маленький не сдох!» — напевал Кожедуб свою любимую шуточную песенку. Не успев отойти хоть сколько-нибудь далеко от вокзала, он заблудился и теперь брел по узким средневековым улочкам почти наугад.

Кожедуб не знал, что в то же самое время, когда он продирался сквозь хитросплетения «штрассе» и «платцев», в кабинете у Бухенвальда произошла примечательная сцена…

Бухенвальд сидел за своим огромным полированным столом и читал проект речи, подготовленной для него одним из помощников, когда позвонила секретарь и сообщила, что его хочет видеть Герой.

Норицын велел пропустить. Время — позднее, кроме чтения проекта речи, никаких срочных дел у него не было, и он вполне мог уделить Владику какое-то время… Через несколько мгновений тот быстрым, энергичным шагом вошел в кабинет. Он был взволнован.

Проигнорировав предложение Бухенвальда занять одно из удобных кресел, подскочил к столу, опираясь руками о край, проговорил:

— Похоже, началось… Теперь многое встает на свои места!.. Только что по Си-эн-эн передали: в исторической деревне дьяволы прикончили нескольких человек.

Жора присвистнул и поднялся из-за стола.

— Быть этого не может!.. — недоверчиво проговорил он. — В исторической деревне? Зачем?!

Взволнованным голосом Владик-Герой пересказал содержание репортажа, переданного известным телеканалом…

Исторической было принято называть маленькую, затерянную в джунглях африканскую деревушку, где впервые поселились среди людей вышедшие из леса люди-индиго. У нее было какое-то неудобопроизносимое африканское название, и во всем мире повелось называть ее исторической. Так было понятней и легче.

Было время, когда историческая деревня оказалась практически на сто процентов населенной людьми-дьяволами, поскольку не смешавшихся с ними местных жителей в ней уже не осталось. Но люди- дьяволы стремительно расселялись по миру, жить в исторической деревне было для них неинтересно — примитивное существование африканских охотников или возделывание мотыгой убогих огородов на границе деревни и леса их уже не привлекало. Люди-дьяволы постепенно покидали деревню, а в ней опять стали селиться люди. Впрочем, пока их в процентном отношении было не так уж много.

В первое время, когда существование людей-индиго только-только было признано новой реальностью человечества, в историческую деревню потянулись толпы исследователей и журналистов. Этому способствовал период относительного затишья в бесконечной череде переворотов, гражданских войн и эпидемий, сотрясавших этот центральноафриканский регион, где на границе двух государств располагалась деревенька, состоявшая из хижин, крытых пальмовыми листьями.

Никаких особых открытий, проливавших свет на появление людей-индиго, ученым сделать не удалось. Сами люди-индиго делали все, чтобы ученые и журналисты как можно скорее убрались восвояси, — отказывались от контактов, взывали к солидарности проживавших бок о бок с ними негров, а по всему миру уже шли демонстрации индиго, протестовавших против взгляда на них как на новый вид, выплюнутый эволюцией из Африки. Вскоре в регионе началась очередная военная заваруха, и западным ученым и журналистам пришлось убраться.

В деревне проживал один старик, у него никогда не было ни жены, ни детей. Первых людей-дьяволов он повстречал мальчиком, живя вместе с родителями на краю деревни у леса. Мбаса Нкомо был достопримечательностью исторической деревни. Он помнил первые годы выхода людей-дьяволов в «свет», имя его, рассказы и свидетельства упоминались в каждой публикации, посвященной их истории. Зато люди- дьяволы не жаловали его — рассказы Мбаса Нкомо, как необычные люди появились из леса, не соответствовали версии людей-дьяволов, что они всегда существовали на Африканском континенте. Впрочем, взаимоотношения между дьяволами и людьми в исторической деревушке были крайне дружелюбным и.

Недавно Мбаса Нкомо был найден в своей хижине с раскроенным черепом. Деревня была затеряна в глуши лесов, а обстановка в Центральной Африке крайне неспокойной. У тамошних жителей было столько других бед, настолько легко каждый день они могли оказаться на грани между жизнью и смертью, что люди-индиго не волновали их совершенно, а информация о смерти старика пришла от христианских миссионеров с огромным опозданием одновременно с информацией, что в исторической деревне один за другим стали погибать люди. То есть те, в ком не было крови людей-дьяволов…

На самом деле Владик-Герой немного исказил переданную Си-эн-эн информацию: в смерти людей подозревали дьяволов, но никто не видел, как индиго убивал человека и доказательств не существовало. Было очевидно одно: погибали лишь люди, а среди индиго таких смертей не было…

— Как убивали? — спросил Бухенвальд.

— Ничего не понятно… Достоверной информации нет. Миссионерам стало известно: людей стали находить мертвыми кого где… Мбаса Нкомо — в своей хижине на краю деревни, кого-то в лесу неподалеку. Но дело в том, что у местных жителей есть уверенность — это дело рук людей-дьяволов, больше некому!.. Отсюда вывод: люди-дьяволы пошли в атаку. Очевидно, убийство Апельсина было провокацией… Нужен был повод. Так же, как в случае со Святой водой!..

— Что ты предлагаешь?

— Мне кажется, мы должны ехать в Африку. Причем срочно!.. С этим делом надо разобраться на месте. Мы должны быть в центре событий!