Но я молчу: я слиток чистопробный,Который тратить надо очень редко,И для работы не вполне удобный.Еще одна для памяти заметка:На чем я написал все это, Лука;На книге нашего с тобою предка.Вдоль по полям располагалась мука,Которая все члены мне скрутила,А жидкость получилась вроде тука.Чтоб сделать “О”, три раза надо былоМакать перо; не мучат так ужасноПовитых душ средь адского горнила.Но так как я не первый здесь напрасно,То я смолчу; и возвращусь к неволе,Где мозг и сердце мучу ежечасно.Я меж людей хвалю ее всех болеИ не познавшим заявляю круто:Добру научат только в этой школе.О, если бы позволили кому-тоПроизнести, как я прочел намедни:“Возьми свой одр и выйди, Бенвенуто!”Я пел бы “Верую”, и “День последний”,И “Отче наш”, лия щедрот потокиХромым, слепым и нищим у обедни.О, сколько раз мои бледнели щекиОт этих лилий, так что сердцу сталиФлоренция и Франция далеки!328И если мне случится быть в шпитале329И там бы благовещенье висело,Сбегу, как зверь, чтоб очи не видали.Не из-за той, чье непорочно тело,Не от ее святых и славных лилий,Красы небес и дольнего предела;Но так как нынче все углы покрылиТе, у которых ствол в крюках ужасных,Мне станет страшно, это не они ли.О, сколько есть под их ярмом злосчастных,Как я, рабов эмблемы беззаконной,330Высоких душ, божественных и ясных!Я видел, как упал с небес, сраженный,Тлетворный символ, устрашив народы,Потом на камне новый свет зажженный;Как в замке, где я тщетно ждал свободы,Разбился колокол; предрек мне этоТворящий в небе суд из рода в роды;И вскоре черный гроб я видел331 где-тоМеж лилий сломанных; и крест, и горе,И множество простертых, в скорбь одето.Я видел ту, с кем души в вечном споре,Страшащей всех; и был мне голос внятный:“Тебе вредящих я похищу вскоре”.Петровой тростью вестник благодатныйМне начертал на лбу святые строкиИ дал завет молчанья троекратный.Того, кто солнца правит бег высокий,В его лучах я зрел во всей святыне,Как человек не видит смертноокий.Пел воробей вверху скалы в пустынеПронзительно; и я сказал: “Наверно,
