за которое вы взялись, потруднее и поопаснее, чем вы думаете, и может, чего доброго, выйти наоборот; и помните, что вы имеете дело с человеком, который защитился бы против ста; и не в почете у храбрых людей, как вы, такие вот предприятия”. Между тем и я смотрел по-собачьи, и оба мы изменились в лице. Между тем появился народ, который уже понял, что наши слова — из железа; так что у него не хватило духу взяться за меня, и он сказал: “Другой раз встретимся”. На что я сказал: “Я всегда готов встретиться с честными людьми и с теми, кто на это похож”. Уйдя, я отправился к синьору, каковой за мной и не посылал. Когда я вернулся к себе в мастерскую, сказанный корсикашка, через одного своего превеликого друга и моего дал мне знать, чтобы я его больше не остерегался, что он хочет быть мне добрым братом; но чтобы я очень остерегался других, потому что мне грозит величайшая опасность; ибо очень важные люди поклялись о моей смерти. Послав его поблагодарить, я стал беречься, как только мог. Немного дней спустя мне было сказано одним моим большим другом, что синьор Пьер Луиджи отдал прямой приказ, чтобы я был схвачен в тот же вечер. Это мне было сказано в двадцать часов; поэтому я поговорил с некоторыми моими друзьями, каковые меня поощряли, чтобы я немедленно уезжал. И так как приказ был отдан на час ночи, то в двадцать три часа я сел на почтовых и выехал во Флоренцию; потому что когда у этого корсикашки не хватило духу исполнить дело, которое он обещал, то синьор Пьер Луиджи собственной властью отдал приказ, чтобы я был схвачен, только для того, чтобы утихомирить немного эту дочку Помпео, каковая хотела знать, где ее приданое. Так как он не мог удовольствовать ее мщением ни по одному из тех двух способов, которые он придумал, то он замыслил еще один, о каковом мы скажем в своем месте.
Я прибыл во Флоренцию и представился герцогу Лессандро, каковой учинил мне удивительные ласки и уговаривал меня, что я должен остаться у него. А так как во Флоренции жил некий ваятель, по имени Триболино213, и был он мне кумом, потому что я крестил у него сына, то, когда я с ним разговаривал, он мне сказал, что некий Якопо дель Сансовино214, бывший его учитель, прислал звать его к себе; и так как он никогда не видел Венеции, а также из-за заработка, который он от этого ожидает, он едет туда очень охотно; и когда он меня спросил, видел ли я когда-нибудь Венецию, я сказал, что нет; тогда он стал меня просить, что я должен проехаться вместе с ним; и я ему обещал; поэтому я ответил герцогу Лессандро, что хочу сперва съездить в Венецию, а потом охотно вернусь служить ему; и так он пожелал, чтобы я ему обещал, и велел мне, чтобы перед тем, как я уеду, я представился ему. На следующий затем день, снарядившись, я пошел к герцогу откланяться; какового я застал во дворце Пацци, в то время как там проживали жена и дочери синьора Лоренцо Чибо215. Когда я попросил доложить его светлости, что я, с его дозволения, хочу ехать в Венецию, с ответом вернулся Козимино де’Медичи216, нынешний герцог флорентийский, каковой мне сказал, чтобы я сходил к Никколо да Монте Агуто, и он мне даст пятьдесят золотых скудо, каковые деньги мне жалует его герцогская светлость, чтобы я на них гулял за его здоровье, а потом возвращался служить ему. Я получил деньги у Никколо и зашел за Триболо, каковой был уже готов и сказал мне, перевязал ли я шпагу. Я ему сказал, что тот, кто сидит на коне, чтобы ехать в путешествие, не должен перевязывать шпагу. Он сказал, что во Флоренции так заведено, потому что тут есть некий сер Маурицио217, который из-за любого пустяка отстегал бы самого Ивана Крестителя; потому надо носить шпагу перевязанной, пока не выедешь за ворота. Я над этим посмеялся, и так мы отправились. Сопутствовал нам нарочный в Венецию, какового звали по прозвищу Ламентоне; с ним мы ехали вместе и, миновав Болонью, однажды вечером приехали в Феррару; и когда мы там остановились в гостинице на Пьяцца, сказанный Ламентоне пошел разыскать кое-кого из изгнанников218, чтобы передать им письма и поручения от имени их жен; ибо таково было изволение герцога, чтобы только нарочный мог с ними говорить, а другие нет, под страхом такого же ослушания, в каком пребывали они. Тем временем, так как было немногим больше двадцати двух часов, мы пошли, Триболо и я, взглянуть, как возвращается герцог феррарский, который ездил в Бельфиоре219 смотреть копейный бой. При его возвращении мы встретили много изгнанников, каковые глядели на нас в упор, как бы вынуждая нас заговорить с ними. Триболо, который был самый боязливый человек, какого я когда-либо знавал, то и дело говорил мне: “Не смотри на них и не говори с ними, если хочешь вернуться во Флоренцию”. Так мы стояли и смотрели, как возвращается герцог; потом, вернувшись в гостиницу, застали там Ламентоне. А когда было около часу ночи, туда явился Никколо Бенинтенди, и Пьеро, его брат220, и еще другой старик, который, как мне кажется, был Якопо Нарди221, вместе с несколькими другими молодыми людьми; каковые, как только вошли, стали расспрашивать нарочного, каждый про своих во Флоренции; Триболо и я стояли в стороне, чтобы не говорить с ними. Когда они поговорили с Ламентоне, этот Никколо Бенинтенди сказал: “Я этих двух знаю отлично; чего это они так кобенятся, что не желают с нами разговаривать?” Триболо продолжал говорить мне, чтобы я молчал. Ламентоне сказал им, что такого разрешения, какое дано ему, нам не дано. Бенинтенди прибавил и сказал, что это дурость, посылая нам черта и всякие прелести. Тогда я поднял голову со всей скромностью, с какой мог и умел, и сказал: “Любезные господа, вы нам можете очень повредить, а мы вам ничем не можем быть полезны; и хоть вы нам сказали кое-какие слова, каковые нам непригожи, но даже и из-за этого мы не хотим с вами ссориться”. Этот старик Нарди сказал, что я говорил, как достойный молодой человек, каков я и есть. Никколо Бенинтенди тогда сказал: “И они, и герцог у меня в заднице!” Я возразил, что перед нами он неправ, потому что мы в его дела не вмешиваемся. Этот старый Нарди за нас вступился, говоря Бенинтенди, что тот неправ; а тот все продолжал говорить оскорбительные слова. Поэтому я ему сказал, что я ему наговорю и наделаю такого, что ему не понравится; так что пусть он занимается своим делом, а нас оставит в покое. Он повторил, что и герцог, и мы у него в заднице, опять, и что и мы, и он — куча ослов. На каковые слова, сказав, что он врет, я выхватил шпагу; а старик, которому хотелось быть первым на лестнице, через несколько ступенек упал, и все они вповалку на него. Поэтому, бросившись вперед, я размахивал шпагой по стенам с превеликой яростью, говоря: “Я вас всех перебью!” И я всячески старался не причинить им вреда, потому что слишком много мог бы его причинить. На этот шум хозяин кричал, Ламентоне говорил: “Перестаньте!” Некоторые из них говорили: “Ах, моя голова!” Другие: “Дайте мне выйти отсюда!” Это была сумятица неописуемая; они казались стадом свиней; хозяин пришел с огнем; я вернулся наверх и вложил шпагу в ножны. Ламентоне говорил Никколо Бенинтенди, что он поступил дурно; хозяин сказал Никколо Бенинтенди: “Можно поплатиться головой, если браться здесь за оружие, и, если бы герцог узнал про эти ваши дерзости, он бы вас велел вздернуть за горло; поэтому я не хочу делать с вами то, чего бы вы заслуживали; но только никогда больше не попадайтесь мне в этой гостинице, не то горе вам!” Хозяин пришел ко мне наверх и, когда я хотел извиниться, не дал мне ничего сказать, говоря мне, что он знает, что я тысячу раз прав, и чтобы я в пути хорошенько их остерегался.
Когда мы поужинали, явился лодочник, чтобы везти нас в Венецию; я спросил, отдаст ли он лодку в мое распоряжение; он согласился, и на этом мы сговорились. Наутро, спозаранку, мы сели на коней, чтобы ехать на пристань, которая находится в скольких-то немногих милях от Феррары; и когда мы приехали на пристань, мы застали там брата Никколо Бенинтенди с тремя другими товарищами, каковые поджидали, чтобы я подъехал; с ними было две штуки оружия на древках, а я купил в Ферраре доброе копье. Будучи к тому же отлично вооружен, я ни чуточки не испугался, как то сделал Триболо, который сказал: “Помоги нам, господи, они здесь, чтобы убить нас!” Ламентоне обернулся ко мне и сказал: “Лучшее, что ты можешь сделать, это — вернуться в Феррару, потому что я вижу, что дело это опасное. Сделай милость, мой Бенвенуто, уходи от ярости этих бешеных зверей”. Тогда я сказал: “Едем вперед, потому что, кто прав, тому помогает бог; и вы увидите, как я помогу себе сам. Разве эта лодка нанята не для нас?” — “Да, — сказал Ламентоне. — И в ней мы будем без них, поскольку сможет моя доблесть”. Я тронул вперед коня и, когда я был в пятидесяти шагах, спешился и смело со своим копьем пошел вперед. Триболо остановился позади и скрючился на лошади, что твой мороз; а Ламентоне, нарочный, пыхтел и сопел, что твой ветер; потому что такая была у него привычка; но на этот раз он пыхтел больше обычного, выжидая, чем кончится вся эта чертовщина. Когда я подошел к лодке, лодочник выступил мне навстречу и сказал мне, что эти несколько
