но опасаюсь глупостей. Мне хотелось бы предостеречь моих сыновей от всяких иллюзий.
Дорогой муж!
Давно я тебе не писала. На это были свои причины. У меня новые неприятности с мальчиками. Учатся они, как обычно, разве что ходят на различные собрания, митинги — французские и польские. Удержать их трудно. Ведь они говорят одно, а делают совсем другое. А потом за столом и слышишь фамилии: Бланки, Бабеф, Ворцель, Кошут, Гарибальди, Мадзини, Высоцкий, Мерославский, Хшановский…
Это не все фамилии, которые теперь интересуют наших мальчиков. Мицкевич издает Трибуну Народов; этот журнал становится центром всего освободительного движения в Европе. А теперь сенсация:
У Генека появились черные усики, что ему очень идет: это уже не прежний мальчик, у него свой особый мир, хотя ему исполнилось всего четырнадцать лет. Как быстро развивается этот наш ребенок! Трудно поверить, но он прочел воспоминания Шатобриана, что для его возраста преждевременно, о книге мадам Вильконской «Часы отдыха» он сказал: «это для детей». Теперь он читает «Каневский замок» графа Жевуского и «Золотую легенду художников» — Крашевского. Кроме того я у него нашла «Парижские тайны» Эжена Сю и какой то роман Александра Дюма без переплета и заглавия.
Я думала, что буду руководить выбором книг, которые должны быть прочитаны нашими мальчиками. Иллюзия. Юзик — этот еще меня слушает, а Генек молча слушает наставления, но делает по своему.
Музыка все еще остается в их жизни главным делом. Только теперь они мечтают о крупных сочинениях. Они исписывают горы нотной бумаги. Какая будет у нас зима? Подготовлен ли к зиме наш дом? Сделаны ли запасы? Хозяйки нет, так пусть провидение хранит вас…
Дорогой Тадеуш!
Генек в тайне от меня пишет два скрипичных концерта. Концерт фа диэз минор он хочет написать так, чтобы сыграть его не мог ни один скрипач, кроме него. Концерт ре-минор смогут исполнять только выдающиеся виртуозы. Об этом мне не без гордости заявил Юзик. Я постаралась немножко покритиковать эти проекты и сказала Юзику:
«Я очень ценю композиторские усилия, но ведь такое сочинение, которое может сыграть только автор, — ведь это не серьезно. Мы должны помнить, что у нас есть такой скрипач, как Аполинарий Контский, для которого технические и виртуозные трудности не существуют».
«Ну и что же, — перебил меня Юзик — Генек напишет этот концерт так, что каждый виртуоз испугается его трудностей».
«Преувеличиваешь, мой милый, — и он преувеличивает. Таких произведений быть не может. А впрочем в его годы лучше было бы создать что нибудь доступное всем».
Все же Юзик заявил, что это будет шедевр не под силу даже виртуозам.
По всей вероятности Юзик передал Генеку мои слова. Он что-то пишет и проигрывает с Юзиком. Я слышу через стену, однако не мешаю им. Я знаю, что когда сочинение будет готово, они сыграют его мне, а затем свое мнение выскажет дядя.
Приближается срок экзаменов в консерватории. На этот раз наши сыночки выступят в качестве композиторов. После смерти Фридерика Шопена нет у нас уже композитора, который достойно представлял бы нашу отчизну.
Дорогой муж!
Вот уже наступил 1850 год. Через несколько месяцев мы возвратимся домой. В этом году здесь ясновидящие и гадалки просто посходили с ума. Во Франции таких магов невероятно много. Декабрьские события весьма ободрили бонапартистов. То обстоятельство, что снова на улицах и площадях полилась кровь, а стены стали местом казни, — мало кого здесь трогает. Мы живем, как на вулкане. Влияние царя Николая Первого очень дает себя чувствовать в Париже. Во всяком случае так мне объяснил положение пан Демидов, бывший супруг княжны Матильды. Ее салон посещают: Сент-Бёв, Тэн, Ренан, братья Гонкуры, Тургенев, Флобер…
Генек пока что прекратил свои концерты. На экзамен он готовит фантазию на темы Верди. Но остановится ли он на этом? Я думаю, что он готовит какую то неожиданность. Ведь ему ничего не стоит за несколько часов до концерта создать великолепную скрипичную пьеску. Как можно было ожидать, Контский намерен затмить звезду Генрика. По Парижу вертятся его поклонники и сторонники. Такие обожатели есть у него и в Берлине.
Его усилия не производят на меня никакого впечатления. В Генеке я уверена, да и Юзик не уступит ему… Они уже подготовили концертный дуэт на тему оперы «Лючия ди Ламермур» Гаэтано Доницетти. Дуэт восхищает своим мастерством и изысканностью… Контский это уже зрелый мастер, а Генек еще только ученик. Кому нужны эти сплетни о какой то конкуренции с нашим сыном? Извини меня, может быть и до тебя дошли вести об этом. Не беспокойся, талант уничтожить нельзя. Как там ведет себя зима? В Париже выдержать можно, хотя печи у них просто смешные, здесь совершенно не умеют заклеивать оконные рамы на зиму.
Дорогой муж!
Мне пришлось случайно услышать концерт ре-минор, написанный Генеком. Пока что только в изложении для скрипки и фортепьяно. Однако концерт пишется для оркестра и при том большого. «Инструментовка должна соответствовать своему назначению в полной мере». Так говорит Генек и играет это произведение без усложнений. Только бы ему удалось закончить это произведение. Пишу это письмо потому, что может быть последнее обеспокоило тебя. Пусть Контский завоевывает и Париж. Это Генеку не помешает окончить консерваторию и давать концерты. Ты не представляешь себе, как красив и мелодичен финал его концерта. Наверное равного ему нет в скрипичной литературе. Но пока что, это наша тайна.
В Париже много говорят о новой восходящей звезде скрипичной игры. Об ученике Паганини — Камилло Сивори. Пишу тебе об этом, как обо всем, что касается наших детей.
Милый и дорогой муж!
Вообрази себе, во время выпускного концерта Генек играл совсем не концерт ре-минор, о котором я тебе писала, а совершенные мелочи: «Деревенскую мазурку» и фантазии на темы «Пророка». И получил первый приз. А Юзик тоже разделил этот приз в качестве композитора, — конечно, не без помощи брата. Вот теперь господин Аполинарий Контский может расточать свои чары. Когда речь идет об искусстве, их не бывает слишком много… Когда же мы увидимся? Гектор Берлиоз стал поклонником таланта наших сыновей. Ныне Париж — это музыкальный центр. Опять здесь жарко и нечем дышать. Хорошо, что Эдуард любезно согласился спрятать у себя разного рода мелочи, ибо кто его знает, что может случиться. Пока что я не вижу возможности вернуться в Париж еще раз, а мальчики не раз посетят этот беспокойный и полный очарования город… У Эдуарда останутся почти все книги и газеты, собранные Генеком. С ними на границе не оберешься хлопот. Ты знаешь, какой там строгий контроль, как шарят в чемоданах и сундуках, хотя наши паспорта не возбуждают никаких сомнений. Хуже всех не те в мундирах, а контролеры в штатском. Нужно смотреть в оба, потому, что я убедилась, что дело не в пошлине и не в пропаганде, а в возможности стянуть какую-либо мелочь. Они не брезгают коробкой пудры только потому, что она из Парижа. Им может понравиться блузка, перчатки, туфли.
