Дорогой муж!
Мы едем поездом, а тащимся словно на перекладных, ибо почти в каждом городе нас приглашают давать концерты. Сонатный дуэт Генека и Юзика — настоящая сенсация и критика расточает похвалы.
Притом, везде одно и тоже: успех и деньги. Думаю, что в апреле приедем в Париж…
Дорогой Тадеуш!
Благодаря помощи Эдуарда кое как удалось устроиться в Париже. Мы живем на
Милый Тадеуш!
С мальчиками у меня теперь масса хлопот. Особенно с Генеком. Представь, дала о себе знать мадам Вуаслен. Мальчик три года как с ними расстался, а она обращается с претензиями.
И с какими претензиями? Мужа ее уволили за орлеанские и бурбонские симпатии. Ему не дали даже работы в национальных мастерских. Вообще ему не дают работать даже в качестве носильщика. Ему не могут простить, что когда он служил в муниципалитете, то преследовал базарных торговок. Люди живут здесь не дружно, все в ссоре, атмосфера неприятная. Мадам Вуаслен коротко и ясно заявила, что я как мать должна ей заплатить… за игры Генека с Жерменой.
Я ей сказала, что пожалуй — это я должна жаловаться на то, что они допустили до подобного скандала. Но она на это: «мальчику ничего не станется, а вот мою Жермену никто не возьмет замуж». Ведь Генек уже три года там не живет и с этой девушкой не встречается, а мадам Вуаслен приходит с такими требованиями. Я категорически отказала. Она начала жаловаться на общее положение в Париже, на то, что у нее уже несколько месяцев нет квартиранта и в конце концов просила одолжить ей 100 франков. Мне пришлось отказать и в этом, чтобы прервать с ней всякие отношения. Тогда она мне начала угрожать судом. На что я ей ответила — пожалуйста, и прекратила беседу. Уходя, она жаловалась на своего мужа, который будто бы заставляет ее поступать таким образом.
Вот, уж никогда не думала, что меня ожидает подобный визит и беседа. Генек категорически заявил, что с Жерменой он не встречается и даже с некоторым цинизмом, что меня очень беспокоит, сказал: «а зачем мне эта Жермена? В консерватории все девушки смотрят на меня, как на очень приятного коллегу».
«Что же это ложь»? — спросила я.
«Хуже, это свинство».
Я спрашивала Юзика, не замечает ли он Жерменки в обществе брата. Ты знаешь, что он правдивее и искреннее Генека. Он ответил:
«Нет, он меняет девушек, как перчатки. Его очень любят».
Я сама уже не знаю, что делать и как поступить?
Сегодня в Париже жара 32 градуса в тени. Возможно поэтому я так и расписалась. Мадзини признал легион Мицкевича самостоятельной организацией на службе римской республики. Ты не знаешь, что это значит?
Дорогой муж!
Извини меня, пожалуйста, за мои хаотичные письма. Но иногда хочется поговорить. В голову приходят беспокойные мысли о самых близких делах. Говорят, что Шопен умирает. Я не могу себе представить музыку без него. После смерти Словацкого (он умер 3 апреля, его похоронили перед моим приездом в Париж) это был бы новый большой удар. Я была на Монтмартском кладбище. Положила на его могилу большой букет сирени хотя бы только за эти несколько слов, вот за эти строки:
Один бог только знает, как мне трудно было
Привыкать к этой жизни, мне подаренной им,
И плестись каждый день по дороге пустынной,
Дарить чувства напрасно, терять силу и гибнуть,
как больной пилигрим.
Оставлять ежедневно краину мечтаний
В гнезда змей возвращаться — вопреки им — не жалить
Мысль заветную тихо лелеять в молчаньи,
Мыслью этой молиться и — проклятья оставить.
Я подсказываю Генеку, чтобы он написал музыку на стихи Словацкого… Извини, пожалуйста, опять я лишу хаотически. Известие о трагической болезни Шопена меня угнетает.
Дорогой муж!
Мальчик регулярно посещает лекции. Юзик учит уроки старательно со вниманием, а Генек, даже не проверяя на рояле, пишет значительно больше, чем от него требует профессор. Фуга, каденция — это для него дело каприза. Ежедневно по несколько часов он играет этюды Крейцера и все ему мало. Исполнение этих вещичек он довел до такого совершенства, что если бы выступил с ними на концерте то наверное вызвал бы всеобщий восторг. Эдуард часто меня посещает. Он очень удручен безнадежным состоянием Шопена.
Генек считает, что он должен написать собственные этюды для скрипки. По его мнению этюды Крейцера недостаточны для виртуоза высокого класса. Он с любовью вспоминает профессора Марушевского, занимавшегося с ним польским языком. И Ярнушкевича, учителя географии и истории, который сделал его обладателем быть может самого драгоценного сокровища. Знания земель Речи Посполитой, ее рек, гор, озер, полезных ископаемых, таящихся в ее недрах.
Вспоминая о профессорах Чаховском и Концевиче, как о своих учителях латинского и греческого языков, он всегда приходит в хорошее настроение. Я не очень понимаю почему, ведь Чаховский пьяница, а Концевич — фразер. Заинтересовать его античностью они наверняка не смогли.
Я огорчена, потому, что не знаю, как устроить, чтобы в Париже Юзик и Генек посещали уроки, которые подтянули бы их образование хотя бы до уровня гимназии.
У Генека сейчас мания чтения романов. Он приносит домой невероятное количество всяких книг: здесь и Гюго, и Бальзак, и Жорж Санд, и Стендаль — вот его чтение, не знаю соответствует чи оно его возрасту? На набережных у букинистов огромные запасы книг и французских писателей прошлого — Вольтера, Дидро, Констана. Уж не знаю, как это будет, когда придется уезжать в Люблин? Теперь у нас, пожалуй, больше книг, чем нот…
У букинистов на набережной Генек купил романы: «Мальвина или догадка сердца», «Письма Францишки Красиньской», «Мемуары» Сегласа. Не наводит ли на размышление то, как попали эти польские книжки на берега Сены к антиквару, не умевшему их прочесть и не знающему, чему эти книги посвящены. Можно быть уверенным, что только обстоятельства вынудили владельцев расстаться с ними.
Находясь в Париже невозможно отказаться от участия в жизни эмиграции. Иной раз кажется, что не все здесь живут в реальном мире. У некоторых иллюзии заслоняют красноречие фактов. Я люблю поэзию,
