Он в пятый раз вдавил палец в кнопку звонка, уже смирившись с тем, что дверь не откроется, несмотря на все его беззвучные мольбы и нервные постукивания ногой по полу: он хотел, чтобы Пупи вышел, хотел поговорить с Пупи, хотел, если такое реально и возможно, свалить все на Пупи и забыть об этом деле. Но дверь так и не открылась.

— И где его черти носят?

— Конде, а ты представь себе байкера на мотоцикле…

— Да плевать мне на мотоциклы. Поехали в гараж.

Они дождались лифта, и Маноло нажал кнопку с буквой «S», обозначающую цокольный этаж. Двери раздвинулись в просторном и пустом подвальном помещении. Только в сторонке стояли две вечные «американки» из несокрушимых выпусков пятидесятых годов.

— Где его черти носят? — повторил лейтенант, и Маноло на этот раз прикусил язык.

Они поднялись по пандусу к выезду на улицу Лакрет — недалеко от перекрестка с улицей Хуана Дельгадо. Стоя на тротуаре, Конде повернулся, чтобы еще раз осмотреть здание — самое высокое и современное в округе; потом зашагал к припаркованной «Ладе-1600», на которой они приехали из управления. Маноло прилаживал на место радиоантенну; он всегда убирал ее — на всякий случай, — если приходилось оставлять машину на улице. Конде открыл правую переднюю дверцу.

— Какие будут указания? — спросил Маноло, когда оба уселись, и завел мотор. Конде бросил взгляд на часы — еще не было и двух. У него возникло тягостное предчувствие, что им сегодня уже ничего не светит.

— Поверни здесь на Хуана Дельгадо и остановись на углу улицы Милагрос.

— Куда мы теперь?

— Мне надо повидаться с приятелем, — заговорил Конде уже после того, как проехали несколько кварталов и Маноло начал тормозить. — Жди меня здесь, я пойду один, — добавил он и вылез из машины, одновременно закуривая.

Конде шагал по улице Милагрос, и все не стихающий ветер, посланный сюда не иначе как из преисподней, опять швырял ему в лицо тучу пыли, которая терзала кожу булавочными уколами. Надо было поговорить с Кандито и расчистить от дел сегодняшний вечер, на который у него были свои планы. А еще он хотел кое-что узнать.

В этот идеальный для сиесты послеполуденный час коридор переделанного в коммуналку особняка пустовал, и Конде облегченно вздохнул, услышав приглушенный стук сапожного молотка, доносящийся с самодельной мансарды Ржавого Кандито. Трудится не покладая рук.

Куки спросила из-за двери «кто там», и Конде улыбнулся.

— Это я, Конде, — отозвался он вполголоса и стал дожидаться, когда девушка отопрет дверь.

Прошло три или четыре минуты, прежде чем дверь отворилась, и на пороге предстал сам Кандито. Он стоял, вытирая руки засаленной тряпкой, и Конде понял, что его появлению здесь не слишком рады.

— Входи, Конде.

Лейтенант так и сделал, внимательно посмотрев на старого товарища и пытаясь понять, что у того на сердце.

— Садись, — сказал Кандито, разливая в стаканы мутную жидкость из бутылки без этикетки.

— Самодельная? — спросил Конде.

— Напиток что надо, — ответил Кандито и выпил.

— Да, вполне, — согласился Конде, последовав его примеру.

— Скажешь тоже, «вполне»! Это, если хочешь знать, «Дон Фелипон», лучший напиток из всех, что только гонят в Гаване! Стоит пятнадцать песо, заказ по предварительной записи. Предложение ограничено. А ты торопишься, что ли?

— Я всегда тороплюсь, сам знаешь.

— А вот мне спешить нельзя. Я в этом деле всем рискую.

— Не гони, здесь у нас нет сицилийской мафии.

— Твоими бы устами да мед пить. Где травка, там и деньги, а где деньги, там люди, которые не хотят их терять. По улице таких полно ходит.

— Значит, все-таки есть травка?

— Есть, но откуда ее доставляют и куда сбывают, мне неизвестно.

— Ржавый, кончай мне мозги полоскать.

— Послушай, ты что думаешь, я сам Господь Бог?

— Так, еще что?

Кандито не спеша сделал глоток из стакана и задумчиво посмотрел на старого школьного товарища:

— А ты изменился. Смотри, Конде, на твоей работе и хороший человек может скурвиться.

— У тебя что, Ржавый, крыша поехала?

— Нет, это у тебя крыша потихоньку съезжает. Ты меня готов подставить, потому что тебе надо решить свои проблемы, а до меня тебе дела нет. Так что теперь сам их решай.

Конде посмотрел в покрасневшие глаза Кандито и почувствовал себя обезоруженным. Ему захотелось встать и уйти, но тут его осведомитель заговорил:

— Пупи настоящий волчара. Ничем не брезгует: угоняет мотоциклы, разбирает на запчасти и перепродает; торгует валютой, проворачивает какие-то дела с иностранцами. Живет — дай бог каждому. У него мотоцикл «кавасаки» — кубиков, думаю, триста пятьдесят, круче некуда. Ну что тебе еще надо?

Конде невольно отметил про себя различие между своими ногтями, чистыми и розовыми, и длинными черными ногтями на загрубелых пальцах Кандито.

— А травкой торгует?

— Вполне возможно.

— Тогда он наверняка занесен в картотеку.

— Ну это уж сам проверяй, ты же у нас полицейский.

Конде прикончил свой стакан, закурил и сказал, глядя в глаза Кандито:

— Что с тобой творится сегодня?

Тот попытался улыбнуться, но получилась лишь невеселая гримаса. Затем поставил на пол недопитый стакан и принялся чистить ноготь.

— А что, по-твоему, должно со мной твориться? Ну скажи, Конде, чего бы ты хотел, чтобы со мной творилось? Ты сам из наших, из уличных, не в пробирке родился и должен понимать, что так у нас не делается. А я делаю. И ведь мы с тобой не в игрушки играем. Так почему бы тебе не оставить меня в покое? Я просто варганю долбаные босоножки и не желаю ни с кем связываться. Пойми ты, совестно мне в такие дела мешаться. Знаешь, как у нас со стукачами поступают? Нет, погоди, так чего ты ждешь, чтобы со мной творилось? Чтобы я и дальше тебе людей закладывал и при этом жил не тужил?

Кандито взял с пола свой стакан и выпил до дна. Конде молча встал. Он прекрасно понимал, какие чувства обуревают друга, и не менее хорошо знал, что любые оправдания в свой адрес прозвучат сейчас с ноткой фальши. Да, Кандито — его осведомитель, а на уличном жаргоне — стукач, сука… Конде поднял