Вельяминов снова дергал свои бакенбарды. Весь корпус знал, что в такие секунды его лучше оставить в покое:

— Начнем штурмовать в лоб — сотни людей положим. Башни еще торчат, словно в насмешку.

— Артиллерия? — кинул ему подсказку Ермолов.

— А если граната в мост попадет? А если башня рухнет да пролет за собой утянет? Здесь, по центру, они хорошо укрепились. Слева берега поположе, но людей они побольше туда поставили. Камней натащили опять же. Только начнем подниматься, покатят валуны сверху, так один целый взвод унесет. Но справа, Алексей Петрович, смотрите: там у них линия слабая.

— Это потому, — усмехнулся Ермолов, — что они на утес надеются.

Правый фланг позиции акушинцев упирался в отвесную скалу, выросшую над речным берегом. Собственно, сама эта скала и была берегом быстрого Манаса. Струя изгибалась в этом месте, прижималась к твердому камню так, что видно и слышно было прижим едва ли не за версту.

— Если обойти эту гору, — медленно процедил Валериан, — одним ударом отрежем их от аула и сядем на дорогу в Акушу. Не удержатся, побегут.

— Если обойти, — повторил за ним Вельяминов.

— А попробуй, Мадатов, — подытожил Ермолов. — Пошли-ка туда людей, пусть посмотрят броды, тропинки. Только скажи, чтобы тихо, чтобы с того берега не поняли, к чему они там разъезжают…

Вечером Валериан ворвался в палатку командующего. Тот после ужина занимался с начальником штаба и квартирмейстером.

— Есть, Алексей Петрович, есть там тропинка. Да такая, что и орудия протащить можно. Только надо уйти от лагеря версты за четыре, дальше спуститься к воде. Там полого и мелко. И по тому берегу поднимемся, пробежим над ущельем, и готово — выходим, как и думали днем, во фланг.

Ермолов с Вельяминовым переглянулись.

— Сведения верные?

— Татары мои ездили, открыли место. А потом еще егеря спустились и перепроверили. Все надежно.

— Отлично, Мадатов. Вот тебе еще один случай. Бери свой отряд, но без конницы. Этих оставишь мне.

— А зачем они здесь? — удивился искренне Вельяминов.

— Как только мостик перешагнем, пошлю их вслед за казаками. Пусть акушинцы их разглядят, пусть запомнят, что не одни русские их крошили. Полезно будет потом… Только, Мадатов, дам я тебе еще батальон егерей, и одну роту ты поставь в авангард. Пусть бегут до реки и на тот берег. Увидят кого из мошенников, снимают штыками, кинжалами… Остальные поднимут пушки. Часов шесть тебе хватит?

Валериан кивнул, ухмыляясь.

— Тогда подожди еще час, пусть стемнеет, и тихо без звука выводи батальоны из лагеря. Только рассветет, мы с Алексей Александровичем начнем напирать. Тут как раз ты и ударишь…

Отряд свой Валериан вывел из лагеря как только совсем стемнело. Он надеялся, что, пока еще не взошла луна, не высыпали яркие звезды, они смогут перейти через реку. Поначалу ему казалось, что шесть часов, которые отвел ему командующий на обходной рейд, время вполне достаточное. И поначалу, вдоль берега, они шли достаточно быстро. Узкая полоска леса скрывала их от неприятеля, лошади тянули пушки уверенно, а прислуга и рота Корытина, что поставлена была в охранение, шли рядом, подталкивая, помогая в трудных местах.

Беда началась, когда свернули на лесную тропу и подошли к речному обрыву. Лошадей выпрягли, оставили под присмотром ездовых, чтобы лишний раз не маячить на открытом пространстве. Подкатили первое орудие, обвязали запасенными веревками да постромками и осторожно начали подталкивать к склону.

Как только обвязки натянулись, Валериан тоже схватился за ближнюю. Стоявший рядом артиллерийский поручик молча пожал плечами — мол, что вы, ваше превосходительство, неужели у нас рук не хватит?! Мадатов сделал два перехвата и отошел в сторону. Он вовсе и не собирался оставаться при пушках, но хотел показать, что не чурается самой сложной, тяжелой и грязной работы. На нижних чинов, он знал, готовность генерала подставить плечо, протянуть руку действует не хуже, чем его ледяная невозмутимость под пулями.

Разговаривать было запрещено, но Валериан видел в темноте немногим хуже, чем днем. Он отыскал Романова, пожал полковнику руку и, взяв левее того участка, где спускали орудие, побежал вниз по склону, крепко упираясь пятками в каменистую землю и цепляясь ладонями за ползучие ветви кустарника. Наверху застыли неподвижно и ждали, когда дадут сигнал снизу.

Только склон выположился, две тени поднялись от прибрежных камней, но, узнав генерала, опустили штыки. Река неслась рядом, саженях в пяти-семи, и шумела так, что, понизив голоса вполовину, разговаривать можно было свободно. Егерский капитан — Валериан не запомнил его фамилию невысокий, крепко сбитый, сильный и ловкий офицер, объяснил, что отправил первый взвод на тот берег, очистить его от лазутчиков и обнести веревками переправу.

Ждать пришлось вовсе недолго. Одна из веревок натянулась, и спустя короткое время, темная фигура выбралась к валуну, торчавшему у уреза воды. Егерь вымок по пояс, но, кажется, совсем не ощущал холода, захваченный сильным переживанием.

— Двое было. Но повезло. Камешек катнулся, и мы успели залечь. Берег не стерегут, только посылают навроде патрульных. Только они отвернулись, мы и прянули из воды.

— Их хватятся, — твердо сказал Мадатов. — У нас с вами, капитан, даже получаса не будет.

Но смышленый офицер уже без генеральского вмешательства размахивал руками, отдавая жестами приказы быстрые и толковые. Еще два взвода, выстроившись цепочками, двинулись через Манас, придерживаясь за веревки, что занес с собой первый десант. Мадатов с капитаном вошли в воду последними. Четвертый взвод остался стеречь эту сторону переправы, поджидать орудия и батальоны.

Ледяная струя тащила в сторону, сбивала дыхание. Но Валериан упорно сопротивлялся потоку и думал радостно, что еще может показать солдатам пример, даже тем, кто моложе него в полтора раза. Он приблизился вплотную к унтеру, замыкавшему взвод, и одновременно с ним выскочил на галечную отмель.

Разведчики первого взвода доложили, что наверху два костра. Вокруг них десятка, может быть, три. Но службу нести не умеют, спят крепко, укрывшись бурками от мороза. Те же, что поддерживают огонь, тоже клюют носами. Капитан собрал вокруг себя роту. Показал генералу — может, лучше, ваше сиятельство, останетесь здесь, внизу. Но Валериан покачал головой. Он знал, что у егерей сейчас на счету каждая пара рук, каждый штык, каждый кинжал. Он только показал знаками, притронувшись поочередно к пистолету, к губам, что никаких криков, никаких выстрелов быть не должно, и первый двинулся вверх по склону.

Карауливших было трое. Мадатов наметил себе ближнего, в черной косматой бурке. Подумал, что такую одежду вряд ли разрубит шашка и надо бросаться, далеко прыгать, колоть кинжалом в шею, чтобы заглушить далее стон. Но тут намеченная жертва вдруг сбросила бурку. Оставшись в одной черкеске, человек нагнулся к костру, поворошить горевшие дрова и подбросить новые сучья. Валериан осторожно переложил оружие в левую руку, а правой потянул нож, прикрепленный к ножнам. «Ну, Фома, как ты меня наставлял…» — подумал он и махнул, словно тряхнул, кистью. Караульный, молча, не разгибаясь, рухнул головой в пламя. И тотчас же справа, слева от Мадатова кинулись егеря. Он тоже метнулся со всеми, но успел только упасть сверху на выгнувшегося в предсмертном томлении горца, даже не успевшего понять, что жизнь его кончилась. Заглушил возможный вопль, и сразу еще два штыка с хрустом вошли в уже обмякшее тело.

— Хорошо получилось, ваше сиятельство! Никто не ушел, не пикнул. — Капитан уже стоял рядом, держа в опущенной руке егерское ружье.

— Костры не гасить, — приказал тихо Мадатов. — И обманем, и сами погреемся. Один взвод караулит, один внизу у воды, один под бурками у огня. А вы посмотрите, чтобы не забывали меняться. Я на ту сторону, к пушкам. Одни штыки здесь бесполезны. Видите, капитан, сколько костров на горе, — только картечь и гранаты…