— Что она сказала? — крикнул Новицкий Семену, показавшемуся в воротах.

— Говорит, что русские приносят им зиму.

— Права, права она. Только разве ж это плохо — зима?!

— Куды ж хорошего? — поднял плечи Атарщиков. — Им до весны надо будет держаться. И нам еще идти и идти. Ехал давеча к вам, так видел: орудия аж по хоботы завалило. Солдаты с утра дорогу к командующему чистят. А свернул в наш проулочек, так лошадям снегу по брюхо. И во дворе я час назад проходил, так опять все замело.

Сергей с натугой протоптал себе путь к воротам, где ждала его приведенная Семеном серая. Вечером они пристали к компании офицеров, занявших один из домов, и проспали до рассвета если не в тепле, то хотя бы в сухости. Хозяев оттеснили в нижний этаж, где стояла скотина, сами же полегли вповалку в двух жилых комнатах. Думали поначалу топить, но Атарщиков отсоветовал, сказав, что мороза вроде не ожидается, а ночевать в кизячном дыму непривычному человеку не стоит.

Сам же поднялся затемно и утопал по снежной целине посмотреть лошадей, которых оставил с вечера в табуне отрядных животных.

Только опустившись в седло, Новицкий достал сухарь, разломил надвое, протянул Семену, оставшуюся часть принялся сосать сам.

— Коням общую кормежку задали, — буркнул Атарщиков. — А нам нужно самим озаботиться. Мы же с тобой, Александрыч, ни у какой артели не числимся. Ни солдатской, ни офицерской. Думаю, баранчиком надо бы в каком-никаком доме разжиться.

— Что же, — оживился Сергей. — Дело хорошее. Поговори хотя бы с этими, где ночевали. Я деньги дам.

— Какие деньги? — удивился казак. — Бог с тобой, Александрович. Я так подойду, что никто не заметит.

— Зачем красть, когда купить можно?

— Зачем покупать, когда украсть легче, — в тон ответил Атарщиков. — Это же, Александрыч, не Россия — Кавказ. Здесь только принюхайся — самый воздух воровством пахнет. Ты думаешь — в этом ауле все бараны, все быки, все лошади от рождения выращены? А я тебе-скажу не глядя, что половину они угнали. У таких же, как они сами. Поехали, налетели — тысячи две, считай, с собой увели. Отогнали после в горы пастись, к ним также приехали удальцы. Из третьего даже аула. Забрали себе баранту.

— Такое не по закону.

— Зато по обычаю. Здесь прав тот, кто сильнее. Сумел взять и не попасться при этом, ты молодец, ты джигит. Пришел с монетками за бараном, значит, слабый. Можно не продавать, можно и все деньги забрать. Так что не думай, Александрыч, о похлебке я позабочусь. Нам сейчас бы человечка нашего встретить, а дальше уже дело мое…

В бывший дворец Гасан-хана, где разместился теперь Ермолов со своим штабом, Новицкий попал уже только под вечер. У ворот ему пришлось посторониться, пропустить цепочку верховых, выезжавших навстречу. Небольшие лошадки неспешно переступали ногами по утоптанному уже снегу. Всадники сидели прямо, одной рукой удерживая поводья, сжимая другой сложенную камчу. Несмотря на летящий с хребта колючий ветер, у всех башлыки заброшены были за спину, держась на одном шнурке. Мохнатые бурки сидели колоколом, защищая отчасти и круп коня. Каждый вез ружье в чехле, сшитом из козьей шкуры, вывернутой мехом наружу; один приклад торчал за левым плечом, так что выхватить оружие было делом секунды.

Все они давно жили на этом свете, повидали многое, плохого, наверно, больше. Никто не позволил себе повернуть хотя бы голову, только одни глаза бегали от одного уголка к другому, схватывая подробности русского лагеря. Третий от начала особенно запомнился Новицкому. Лет ему, наверно, было к семидесяти, серая папаха с белым выпуклым верхом сдвинута была на затылок, обнажая высокий лоб. От седых едва не сросшихся бровей падал вниз узкий прямой нос с круто вырезанными ноздрями. Седые усы, аккуратно обходя узкие губы, соединялись с седой же, коротко подстриженной бородой. Он весь переполнен был ненавистью и свирепой угрозой. Взгляд его из-под приспущенных век леденил сильнее буранного ветра. Одним коротким движением зрачков он вобрал Сергея всего вместе с лошадью, буркой, оценил, пережевал и выплюнул с отвращением.

Новицкий долго смотрел, как они двигаются след в след по улице, понемногу теряясь в сгущавшихся сумерках, потом опомнился и въехал во двор.

Дежурный адъютант вскочил, только заметив его появление, и без слов повел внутрь дома, в небольшую комнату с голыми стенами, едва затянутыми однотонной материей. Никаких диванов, только несколько подушек, разбросанных по деревянному полу, да узкий стол с короткими ножками.

Сергей не садился, ходил взад-вперед, разминая ягодицы и бедра, натруженные за день в седле. Через несколько минут в боковую дверь вошли генералы — Ермолов и Вельяминов.

— Что-то вы припоздали, — недовольно заметил начальник штаба.

Ермолов же безмолвно показал рукой на подушки. Все трое опустились почти одновременно.

— Пришлось отъехать довольно далеко от лагеря, — объяснил он свою задержку. — Наш человек побоялся подъезжать ближе, зная, что вы ждете приезда старейшин.

— Кто он такой? — резко спросил Вельяминов. — Тот, что привел на Талгинскую гору?

— Нет, но Атарщиков говорит, что доверяет ему не меньше. Во всяком случае, до тех пор, пока мы платим ему золотом.

— Я бы платил железом, — пробурчал расстроенный чем-то Ермолов. — Ну да ладно, рассказывай. Как устраивал встречу?

— Взяли два десятка казаков с хорунжим. Они поехали словно бы осмотреться, а мы часа через два свернули. Когда же разъезд возвращался, мы к ним снова пристали. Человек уже был далеко.

— Что же сказал твой человек?

— Собралось тысяч более двадцати. В основном, акушинцы со своим кадием. Но подошли и другие. Шейх-Али-хан…

— До сих пор мутит воду, старый мошенник, — заворочался на подушках Ермолов. — Когда его выгнали из Дербента, а он все никак не утихнет.

— Людей с ним не много, но в совете, говорят, голос сто не последний. Дальше — Амалат-бек, зять шамхала.

— А ведь мы его тестю полдесятка аулов мехтулинских вручили. Что же, они не понимают, когда к ним с добром?

— Молодой человек, горячий, — позволил себе улыбнуться Новицкий. — Хочется ему погарцевать, пострелять, помахать саблей.

— Допрыгается он до веревки, — заметил мрачно Ермолов. — Люди шамхальские все присягнули. Значит, он уже изменник.

— И не только государю, — продолжил Новицкий. — В горах говорят, что Амалат-бек влюбился в дочь аварского хана. И так Султан-Ахмет притянул его в свой лагерь.

— Сам он там?

— Пока не видели, но скоро ждут. Кроме этих еще приехал с большой силой каракайтагский уцмий. Тот, что бежал от отряда Мадатова из Башлы. Кроме владетелей собрались еще белады со всего Дагестана. Прежде всего Абдул-бек и Бей-Булат. Из местных знаменит Шагабутдин Нухалов. Короче говоря, сил у противника достаточно.

— Да уж, — подал голос и Вельяминов. — Три к одному, соотношение для них весьма выгодное.

— И позицию они заняли неплохую. Поставили на хребте передовой свой отряд, заняли перевал и наблюдают. Только мы двинемся — остальные успеют к ним подойти.

— Далеко ли стоят, бездельники?

— Аул Леваши, верстах в двадцати пяти. Его прикрывает еще один хребет с юга, так что они считают себя вполне защищенными.

— Посмотрим, посмотрим, — почти пропел хриплым голосом Вельяминов, разворачивая на столе карту.

Новицкий бросил короткий взгляд на часть свитка. Как все местные карты, она была почти вся одним большим белым пятном. Главные реки — Сулак и четыре притока его, все Койсу с разными только