Валериан придержал коня, подождал, пока штабс-капитан договорится со стражей дворца. Плечистые молодцы в цветастых одеждах кричали, сжимали рукояти сабель, заткнутые за пояса. Переводчик, еврей, захваченный в соседней деревне, кланялся то вправо, то влево, быстро передавая спорящим точку зрения другой стороны. Наконец, Корытину надоело, он махнул рукой, и первый взвод двинулся к нему мерным шагом, перехватывая на ходу ружья на руку. Этот довод оказался наиболее убедительным. Створки ворот медленно распахнулись, и генерал-майор князь Мадатов, военно-окружной начальник ханств Карабахского, Шекинского, Шемахинского въехал в крепость текинского хана.

По дорожкам, засыпанным мелким песком, он доехал до лестницы и там спешился. Корытин уже повел солдат вверх по ступенькам. Валериан пошел следом, поддерживая саблю, чтобы ножны не бились о камень. За его спиной поручик Носков кричал высоким голосом, расставляя четвертый и пятый взводы охранять вход.

Через портик они вышли в широкий квадратный двор, усаженный деревьями; ветки клонились к земле под тяжестью огромных плодов. Валериан не смог сопротивляться искушению, сорвал на ходу поманившее его яблоко, откусил, хрупнув, почти треть и принялся перетирать сочную мякоть челюстями.

Среди стволов он заметил несколько женщин, бесформенных и беззвучных. Тела их скрывались под свисавшими до земли покрывалами, тихие голоса терялись в листве.

Корытин, отмахивая левой, свободной рукой — в правой он держал шпагу, уверенно вел полуроту к террасе, примыкавшей с дальней стороны к двору-саду. Они поднялись к бассейну, шумевшему сразу тремя фонтанами, и подошли к дворцу. Два этажа полированного камня уходили в обе стороны от центрального входа. Два стражника, такие же мощные, как те, что встретили у ворот, выступили было вперед, но штабс- капитан, не замедляя шага, раздвинул их одним небрежным движением и прошел внутрь.

Передние солдаты чуть задержались, задние заспешили, и Валериан увидел, что охвачен кольцом гренадеров. Кольцом нешироким, но очень надежным. Он хотел было спросить Корытина — к чему такие предосторожности, но решил за лучшее промолчать. У него было свое дело, у командира роты свое.

По узкой и темной лестнице поднялись в высокий покой, светлый, нарядный. Сначала Мадатову показалось, что он оказался в беседке, заросшей ползучей розой, но тут же разглядел, что и цветы, и листья искусно прорисованы на материи, обтянувшей все стены.

Шекинец в плотном халате и высокой шапке шагнул навстречу, быстро проговорил четыре короткие фразы.

— Его величество Измаил-хан сейчас занят и просит высокого гостя подождать, пока он… — дрожащим голосом начал было объяснять переводчик.

Но высокого гостя не интересовало, чем мог быть сейчас занят правитель Шекинского ханства. Еще менее он собирался стоять перед запертыми дверями. Он кивнул, Корытин рявкнул, и четыре приклада разом ударили в створки.

В комнате Валериан тут же прошел к дивану и сел, расставив широко ноги, утвердив саблю между колен. Солдаты разбежались по периметру и стали, взяв ружья к ноге. Сам Корытин, все также с обнаженною шпагой, вышел за двери где остались другие два взвода. Переводчик, скрестив ноги, уселся у ног Мадатова.

Если стены приемной украшены были мирным орнаментом, то кабинет правителя настраивал хозяина на воинственный лад. Всадники на огромных конях длинными, кривыми мечами рубили упавших на колени противников. Поросший черной шерстью, ставший на задние лапы медведь испускал последний отчаянный рык, разинув красную пасть, между тем, как два копья подбирались уже к его сердцу. Кабан резким движением головы подкидывал в воздух несчастного пса, а конные охотники уже подскакивали к нему с обеих сторон.

Валериан, чуть покривив губы, подумал, что вряд ли сам Измаил-хан мог быть героем этих кровавых сцен. Но заметил, что переводчик дрожит крупной дрожью, тщетно пытаясь запахнуть грязный и дырявый халат.

Мадатов решил, что не будет осуждать этого человека за недостаток храбрости. Оба они хорошо знали, что случилось с его односельчанами всего два года назад. Тогда трех евреев Карабалдыра обвинили в убийстве сына муллы соседней деревни. Правитель ханства взялся сам расследовать дело. Подозреваемых хлестали гибкими палками, рвали раскаленными клещами; у них выбили зубы, и эти же кусочки кости вколотили им в головы. Когда же Измаил-хан услышал то, чего добивался пытками, он послал войска и в несчастный Карабалдыр, и в соседние с ним Варташены. Солдаты резали мужчин, насиловали женщин, детей…

В приемной послышались шаги, громко заговорили, почти закричали люди по-русски и по-татарски, рявкнул штабс-капитан.

— Хорошо! — выделился один резкий голос, чуть запинавшийся на плохо знакомых ему словах. — Все остаются. Я иду. Совсем один.

Человек, показавшийся в проеме двери, мог быть только Измаил-ханом. Среднего возраста, чуть выше среднего роста, когда-то красивый и ладный, но уже обрюзгший, опухший от развратной жизни, которую вел с того самого дня, как сделался ханом Шеки. За ним в комнату шагнул все тот же Корытин и коротким жестом показал на кинжал, висевший на поясе хана. Валериан также молча, одним движением головы отправил его за дверь. Измаил не должен даже помыслить, что его могут бояться. И гренадеры вдоль стен нужны были Мадатову не для охраны, а только для утверждения своего присутствия в этой комнате, в этом дворце, крепости, городе, ханстве, всех трех ханствах, которые в управление ему отдал Ермолов.

Валериан и не подумал подняться, приветствуя владельца дворца. Сейчас хозяином ханства и города был он, генерал Мадатов. Измаил-хан должен понять это с первых же минут разговора. Подождал, пока тот тоже утвердится на подушках дивана, и проронил первую фразу.

— Губернатор Грузии, генерал от инфантерии Алексей Петрович Ермолов шлет привет Измаил- хану…

Он сознательно опустил любые эпитеты, и, когда переводчик, зачарованный близостью жестокого правителя, начал выдумывать их самолично, тут же положил руку ему на плечо:

— Мы можем говорить и без лишних свидетелей, — проговорил он совершенно свободно, без особенных усилий переходя на чужой язык.

Толкнул переводчика к двери, и тот, не смея подняться, уплыл по гладкому полу, отталкиваясь ладонями и тряся головой.

— Я тоже рад приветствовать храброго генерала…

Валериан спокойно выслушал все подобающие случаю титулы.

— Я не буду говорить долго. Мне нужны люди Измаил-хана.

Быстрый переход к делу мог показаться невежливым, но Мадатов и намеревался быть грубым. Хан должен понять, кто управляет сейчас Закавказьем.

— Кто-то из моих подданных решился оскорбить генерала Ермолова?

— Его оскорбил Абдул-бек из Чикиль-аула.

— Я слышал о нем. Говорят — он храбр и быстр.

— Но прежде всего он глуп. И все поймут это всего лишь через несколько дней.

Измаил-хан облизнул губы. Его, понял Валериан, томили последствия вчерашних удовольствий, головная боль, жажда. Хан хлопнул в ладоши, и спустя несколько минут два прислужника внесли большие подносы с фруктами, кувшины с цветной водой, пиалы. Каждый слуга плеснул из кувшина в небольшой сосуд, вытащенный из-за пояса, выпил до дна, потом поклонился и быстро убрался, не поворачиваясь спиной.

Измаил поднял огромную виноградную кисть и начал быстро отщипывать ягоды, немедленно кидая их в рот. Потом внезапно остановился: