коллекционировал этот бедолага…
На короткое время в объектив угодила чья-то рука в черной перчатке.
Когда «дознаватель» разжал ладонь, стали видны два небольших плоских ключа, нанизанные на шелковую тесемку. Пошел крупный план… еще крупнее… так что теперь можно было разглядеть и цифры, выбитые на каждом из двух этих ключей, и маленький кружок, пересеченный несколькими линиями – последний смахивал на какую-то эмблему.
Затем оператор вновь стал снимать Пошкуса, а сам допрос был возобновлен с новой силой. …
Пошкус: «Я как-то не сообразил сразу… меня сильно бьют… у меня все спуталось в голове…» …
Пошкус: «Да, конечно… я католик…» …
Пошкус: «Почему я ношу эти ключи вместо католического крестика на груди? Боялся их потерять…»
И тут до Стаса наконец дошло…
– Останови запись, Слон! – скомандовал он. – Отмотай чуть назад… В то место, где ключи крупным планом!
– Так ты только сейчас въехал? – Слон бросил на него удивленный взгляд. – Счас, отмотаю… Лично я сразу врубился, что ты изъял у Чяпы как раз один из этих двух ключей.
– Видать, я тугодум, – хмыкнув, сказал Стас. – Стоп! М-да…
Разглядев как следует ключ, который он вместе с клочком бумаги вытащил из крохотной шкатулки, Стас убедился, что на нем выбит тот же номер – один один семь, – что и на изъятых у Пошкуса ключах.
Имелся на ключе и значочек, символизирующий собою, вероятно, земной шарик.
В ходе дальнейшего допроса Пошкус раскололся полностью: он рассказал, что база данных находится в арендованном на ближайшие полгода сейфе, расположенном в хранилище вильнюсского филиала «Ханса- банк», в недавнем прошлом – центрального филиала «Летувос Таупомасис банкас», аналога российского Сбербанка. После чего подробно описал всю процедуру доступа к содержимому депозитного сейфа, включая код доступа в хранилище и шифр самого сейфа…
– Вот так дела, – озадаченно произнес Стас, сверившись с цифирью по клочку бумажки, извлеченному из коробочки. – Надо же, все полностью совпадает!
– Секи поляну, Стас! – Слон возбужденно пощелкал в воздухе пальцами. – Они прекратили в этом месте допрос Пошкуса и более его не возобновляли? Ты понимаешь, что это означает?
– Да, можно предположить… с большой долей уверенности, что уже на следующий день… да, скорее всего, уже двадцать третьего числа кто-то из их компании наведался в «Ханса-банк» и, воспользовавшись одним из ключей, а также выбитыми из бизнера сведениями, смог открыть этот чертов сейф… В противном случае они пытали бы Пошкуса до тех пор, пока он не выложил бы им всей правды! Но записи в этом месте обрываются… Значит, они получили от него то, чего добивались! И после этого он им, думаю, стал как-то без надобности…
Переглянувшись, они одновременно подумали о том, что преступники, добившись желаемого результата, скорее всего, расправились с Пошкусом…
– Раз мы нашли эти вещички у одного из лидеров «паневежских», то это означает, что именно данная группировка стоит за похищением Пошкуса и Сергачева. По своей ли они инициативе действовали, или Боксера и Чяпу кто-то попросил о такого рода услуге – сие нам неизвестно. – Подумав немного, Стас добавил: – Определенно, их похищение – дело рук паневежской группировки!
– Что и требовалось доказать…
– Доказательств их прямой причастности существует немало, – задумчиво посмотрел на напарника Стас. – Мы тоже, как видишь, кое-что подсобрали… Но что толку от всего этого? Чяпу вот кто-то некстати приговорил… А с того света, Слон, еще никого не удавалось высвистать для дачи свидетельских показаний.
– Обо всех этих делах может что-то знать Легостаев, – высказал догадку Слон. – Но полной информацией, кроме Чяпы, думаю, располагает только Боксер.
– Блин… Как мы подступимся к Боксеру, если даже не знаем, где он сейчас обретается?! Ладно, что- нибудь придумаем… Давай, Слон, крути «кино» про Сергачева.
Вадим Сергачев, топ-менеджер Тюменского нефтегазового концерна, прибывший в Прибалтику с некоей тайной миссией и похищенный вечером двадцать первого января, как теперь можно судить с большой уверенностью, членами паневежской преступной группировки – действовавшей, возможно, по заказу или по чьей-то конкретной наводке, – предстал перед камерой в столь же плачевном виде, что и его неудачливый литовский партнер.
Всего камера запечатлела три фрагмента допроса. Первый из них, если судить по показаниям таймера, производился в районе восьми часов утра 22 января. Второй – около семи вечера того же дня. Третий, и последний – в шесть утра следующих суток…
Интересовало же дознавателей следующее… С какой целью Сергачев прибыл в Вильнюс? С кем он должен был здесь встретиться кроме Пошкуса?
Что он знает о базе данных, собранных литовцем? За какую сумму его компания намеревалась приобрести эту информацию, чтобы пустить ее в ход во время финальной стадии переговоров о судьбе «Мажейкю Ойл»?
Насколько существенно, по его высокопрофессиональному мнению, добытые «тюменскими» через посредничество Пошкуса и тех, кто ему помогал в сборе такого рода сведений, данные о корпоративных махинациях нынешнего менеджмента «Мажейкю Ойл» могли снизить стоимость приобретаемого Концерном пакета акций компании? И каков был бы в этом случае – ориентировочно – коммерческий выигрыш российских нефтяников?
Где-то прямо, а в некоторых случаях уклончиво, ссылаясь на существующий разброс мнений и оценок относительно намечаемой сделки, но Сергачев все же ответил практически на все вопросы, которые ему были заданы.
Затем преступники «пробили» Сергачева в том плане, что приехав в Вильнюс с секретной миссией, он должен был располагать для своих местных контрагентов определенными денежными возможностями. В ходе второго допроса россиянин признался, что «тюменские» планировали выплатить литовским лоббистам, и прежде всего Пошкусу, очередную причитающуюся им сумму – примерно четыреста тысяч долларов. Эти деньги были переведены в местные банки и хранились на счетах «на предъявителя», с тем, чтобы, использовав определенную процедуру доступа к тому или иному счету, с них могло снять средства любое лицо по усмотрению «тюменских», а в данном случае Сергачева – тот же Пошкус или кто-то другой из числа «литовских друзей».
В финальной стадии допроса Сергачев уже практически утратил человеческое обличье… Он был так зверски избит, что едва мог разговаривать. Его правая рука была замотана в окровавленную тряпку, и в какой-то момент, когда он потерял на короткое время сознание и тряпица скользнула на пол, стало заметно, что на руке у него не хватает указательного пальца.
Он еще раньше назвал все данные, необходимые для того, чтобы снять со счетов эти четыреста тысяч долларов. Но преступники не верили, что он сообщил им полную информацию о банковских счетах, с которых шли деньги на подкуп «восточной партии». Они считали, что он должен был распоряжаться гораздо большими суммами, и пытались вышибить из него эти сведения. А уверения Сергачева, что он в этот раз собирался лишь, как эксперт, оценить собранные Пошкусом данные и только затем переговорить с ним о стоимости его товара, которая не обязательно выражается в деньгах, те, кто его допрашивали, почему-то в расчет не принимали.
На пленке имеется с полдюжины моментов, где Сергачев убеждает их, что кроме тех счетов, о которых говорено выше, ни с какого другого счета они все равно не смогут снять ни доллара, ни рубля, ни лита… Ибо этого не позволяют сделать новые защитные банковские технологии… Он уверял своих истязателей, что он человек состоятельный и что его средств хватит для любой суммы выкупа. Он говорил, точнее, умолял, чтобы они прекратили избиение, потому что обо всем можно «договориться», было бы только обоюдное желание… Но все его мольбы, кажется, так и остались безответными.
Закончив просмотр кассет, «соколы» некоторое время подавленно молчали. Они всякого повидали на своем веку, но есть вещи, способные произвести тяжелое впечатление на самого подготовленного человека.
– О-от твари! – процедил Нестеров. – Я сейчас жалею, что лично не пустил Чяпу в расход…
