– Да мы в Чкаловске. Сворачиваться? Но… Ага, понял. Хорошо, через несколько минут выезжаем!
Алексея Костина, сотрудника УФСКН, задержанного по подозрению в убийстве двух граждан (ему инкриминировались еще три статьи УПК), после предварительного допроса и оказания ему медицинской помощи перевезли в областной СИЗО № 1.
Учитывая, что наркополицейский в первые часы после задержания пребывал в состоянии тяжелой степени алкогольного опьянения, попытки следователей установить контакт с «оборотнем» сразу после ареста закончились безрезультатно. Более обстоятельный допрос Костину устроили ночью в здании следственного изолятора. Но и эта попытка разговорить уже вполне пришедшего в себя сотрудника ФСКН, запятнавшего кровью убитых им граждан собственные руки и честь мундира, ни к чему не привела. Костин отказался давать показания в отсутствие адвоката и представителя управления, в штате которого он числился до сего дня…
Следователь по особо важным делам Михеев, возглавивший оперативно-следственную группу, предъявил Костину обвинение по четырем статьям УК РФ, включая и статью 105, часть 2-я («Убийство двух или более лиц»), по которой, если обвинение докажет в суде вину подозреваемого, наказание составляет до двадцати лет лишения свободы.
В десять утра того же дня заместитель прокурора Западной области, руководствуясь уже собранными материалами следствия, учитывая тяжесть преступления и возможный общественный резонанс, запросил для Костина тридцать суток содержания под стражей на время следствия. Судья Ленинградского района вынес соответствующее постановление. Генералу полиции Бекетову было отказано во встрече с его подчиненным, совершившим столь тяжкие преступления. Машина правосудия, состыкованная из нескольких узлов, медлительная, неповоротливая в большинстве случаев, в этот раз работала как хорошо смазанный и вполне управляемый механизм…
Костина поместили в крохотную «двушку». Обе полки, заменяющие собой нары, убраны вверх. Здесь нет даже унитаза или параши, только раковина с краном холодной воды. В углу, справа от двери, имеется отверстие в полу – «толчок». Ни табуретки, ни стула, ни какой-либо иной мебели. Четыре стены, пол, потолок – каменный мешок. Так что Алексею не оставалось ничего другого, как мерить камеру шагами. Четыре шага в сторону узкого зарешеченного окошка, прикрытого с внешней стороны деревянным «щитом». Разворот. Четыре шага в сторону двери. Восемь квадратных метров. Вот и все его нынешнее жизненное пространство…
«Ничего, ничего… – успокаивал себя мысленно Костин. – Я пока еще жив! В отличие от тех двух жмуров, которых пытаются на меня навесить… И, кстати, Алексей Михалыч, важно вот еще что. Восемь квадратов камеры в СИЗО – это совсем не то же самое, что два метра земли! Еще поборемся…»
Из коридора долетели звуки шагов. Загремели засовы. Прапорщик внутренней службы, отперев дверь камеры, скомандовал:
– Подследственный Костин, лицом к стене!
Алексей нехотя подчинился.
– Руки назад! И не двигаться!
Прапорщик, которому ассистировал молодой парень из числа сотрудников внутренней службы СИЗО, защелкнул на запястьях подследственного наручники.
– А теперь – на выход!
Двое местных вертухаев сопроводили Костина в другое крыло здания СИЗО. Здесь, в санчасти, медик в не слишком чистом халате – от него попахивало алкоголем – сделал Костину новую перевязку. Вернее, снял ту головную повязку, которую наложил врач «Скорой», обрабатывавший рану в «обезьяннике» Ленинградского ОВД. А затем, не пожалев антисептика, прикрепил к ранке пластырь, укрепив его дополнительно полосками другого, более узкого пластыря.
Еще две «нашлепки» эскулап наклеил на те места, где имеются ссадины – вместо прежних, которые накладывал еще врач «Скорой». У Костина побаливала грудная клетка. Но ребра и кости, кажется, целы. Ободранный локоть и ушибленное левое колено, учитывая то, насколько жестко его прихватили в момент задержания, – сущие пустяки. Голова у него теперь если и болела, то не столько из-за полученного по черепушке удара от кого-то из бойцов ГНР (или кто там его «свинтил»), сколько по причине факта задержания и тех моментов, которые ему шьют нынче следаки.
– Жалобы на здоровье есть? – лепила стащил с кистей перчатки и бросил их в ящик стола. – Не слышу?! Отвечать надо – жалоб нет.
– Что-нибудь от головной боли, – разомкнув пересохшие губы, сказал Костин. – Аспирин… Или парацетамол…
– Тут тебе не аптека! – лекарь посмотрел на бывалого прапорщика, местного ветерана, который все время находился рядом с подследственным. – Все, прием закончен! Можете его увести!
Костин предполагал, что его отведут обратно в камеру-двушку. Но – ошибся. В какой-то момент, когда они шли по коридору первого этажа, в голове мелькнула шалая мысль, что его собираются освободить. Что «наверху» разобрались… Но и тут он сильно промахнулся.
Костина ввели в уже знакомое ему по ночному допросу помещение. Это был один из нескольких имеющихся здесь, в СИЗО, так называемых «следственных кабинетов».
В комнате с зарешеченным окном, которое вдобавок было задернуто шторой, находилось трое мужчин.
С двумя Костин уже успел познакомиться: это были «важняк» Михеев из прокуратуры (вернее, из следственного комитета), и старший следователь следственного отдела областного УВД Шаврей.
Третьего мужика, ражего детину лет тридцати с небольшим в темных брюках и короткой коричневатой кожанке поверх черной рубашки, Алексей видел ранее, в ОВД (где он сам долго и трудно приходил в себя после силового задержания).
Мало того, когда Костин услышал голос этого субъекта, то признал в нем старшего той группы спецов, что «свинтила» его возле гаражей…
Прапорщик сначала поставил Алексея лицом к стене. Затем, открыв ключом наручники, усадил его на прочный металлический табурет у массивного старомодного стола. И тут же по-новому защелкнул наручник на левом запястье подследственного, закрепив второй браслет на металлическом кольце, вмурованном в окрашенную в зеленоватый цвет стену кабинета.
Михеев, когда местный страж бросил на него вопросительный взгляд, молча кивнул в сторону двери.
– Итак, Костин, мы дали тебе достаточно времени, чтобы ты пришел в себя. И чтобы ты осознал всю тяжесть совершенных тобой преступлений.
Сказав это, Михеев снял пиджак и повесил его на спинку стула, стоящего по другую сторону стола.
– Ну-с? Будем давать показания?
– Пойми, Костин, у тебя нет другого выхода! – вступил в разговор Шаврей, невысокого роста, плотный, круглоголовый, с острым взглядом мужчина лет тридцати пяти. – Тебя может спасти только одно – чистосердечное. И плотное сотрудничество со следствием по всем пунктам обвинения.
Костина вновь стало мутить. Пересилив тошноту, он негромко сказал:
– А с каких это пор, господа, мы с вами на «ты»? Если мне не изменяет память, ни с кем из вас я на брудершафт не выпивал.
Все трое переглянулись.
– Закрой пасть! – хрипловатым голосом произнес «крепыш». – А то я, млять, быстро научу тебя правилам тюремного этикета!
Михеев опустился на стул, открыл портфель. Достал оттуда кожаную папку с какими-то бумагами и бланками, положил перед собой на стол.
– Есть несколько новостей, Костин. И все они для тебя плохие! Так что не умничай, понял?!
– На тебе два трупа, – напомнил Шаврей. – Или в этой части, Алексей Михайлович, память тебя подводит?
– Я их не убивал.
– На пистолете «ПМ», выстрелами из которого были убиты граждане Синицын и Решко, на «левом», кстати, стволе, обнаружены твои отпечатки пальцев! При обыске у тебя на съемной квартире обнаружен еще один нелицензионный пистолет системы «вальтер»! А также несколько запасных обойм и две коробки с
