– Стрелу достать сможешь?
– Водки-то дать, чтоб не так болело? – вместо ответа спросил лекарь-коновал.
– Я тебе не баба, потерплю!
– Садись тогда, коли не баба, – Лупин вытащил из-за пояса нож, поточил его о камень, потрогал пальцем. Потом дал казаку деревяшку и кивнул. – Зубами вот зажми, а то язык еще прикусишь.
Дернул рукав рубахи, ощупал стрелу. Наконечник, на счастье, засел не очень глубоко. На мгновение Лупин забыл о дочери, а когда снова обернулся, Марьянка была уже далеко.
– Борька! – крикнул он в отчаянии. – Твоя нога! Ты ж ранен, черт!
– Оставь его, Ермак и так огольца ищет, – остановил Лупина раненый.
Александр Григорьевич смолчал, а потом сделал надрез, достал наконечник стрелы из плеча казака, изо всех сил сдавливающего зубами ветку.
Глава восьмая
ЗАХВАЧЕННЫЙ ГОРОД И ПЕРВЫЕ ПОБЕДЫ
Иван Матвеевич Машков был просто счастлив.
В мечети сокровища буквально валялись под ногами. Золотые лампы, усыпанные самоцветами сосуды для масла, серебряные сундучки и ковры, вышитые шелком. Взять один такой ковер, сгрудить в него все дары божьи и завязать узлом. И никакой такой Аллах против не будет!
Машков отобрал золотой подсвечник, серебряный ларец и кинжал, ножны которого были усыпаны драгоценными камнями. Пришлось только повозиться с отцом Вакулой, казачьему душеспасателю тоже хотелось забрать эти вещи себе. В конце концов, Машков не выдержал и просто толканул святого отца кулаком в грудь.
– Ну и ладно! – пробормотал Вакула, хватая ртом воздух. – Получай свой кинжал! Но предвижу я: ой как скоро пожертвуешь ты его в дар святой нашей церкви!
– Да я тебе им на заднице крест еще нарисую! – весело огрызнулся Машков. И пулей вылетел из мечети.
Эх, зря он с попами воевать удумал! Словно забыл, что с божьими людьми и обращаться по-божески следует…
Все, что произошло потом, Машков и воспринял-то не иначе, как наказание Господне. Не успел он спрятать награбленную добычу, а около него уже стояла Марьянка.
– Что это у тебя? – крикнула девушка, пиная сапогом узел.
Сердце ее радостно билось от облегчения, что жив Иван живехонек, но голубые глазищи все равно опасно поблескивали.
– Мне бы унести все это надобно! – попытался возразить Машков.
– Развязывай!
– Но, Марьянушка, я просто хотел спасти эту красотищу… от варварского обращения!
– Ага! Развязывай!
Они воинственно топтались друг против друга – огромный широкоплечий казак и нежная девушка в мужском наряде. Поглядывали, словно два голодных волка, готовых наброситься на противника из-за тощего зайца…
– У нас война, а не абы что! – в отчаянии выкрикнул Машков, заслоняя собой огромный узел.
– А ну, шагай в мечеть! – холодно приказала Марьянка.
– Что ты сказала?
– В мечеть шагай!
– Да не был я в мечети. Голубка моя, роза моя, послушай же…
– Все кончено, Иван, – перебила его Марьянка. – Я сейчас же иду к Ермаку, рву на себе рубаху и признаюсь в том, что девка, – Иван попытался ухватить ее за руку, но девушка проворно вырвалась. – Оставайся там, где ты есть! – крикнула она. – Ты мне больше без надобности!
– Да иду я, иду в мечеть! – в отчаянии отозвался Машков. – Видишь же… иду. Марьянушка, стой! Ангел мой, стой…
В мечети он вновь нос к носу столкнулся с попом. Тот за это время успел вытащить из какого-то закутка своего «исламского коллегу по работе», с удовольствием влепить несчастному звонкую затрещину, выясняя, где нехристь басурманский спрятал сокровища. Грозный поповский бас пугал не меньше подзатыльников, щедро отвешиваемых мозолистой дланью божьего человека.
– Сын мой… – ласково-преласково пропел отец Вакула, завидев возвращающегося Машкова. – Истинный христианин всегда жертвует церкви все самое лучшее!
В благодарность он растроганно обнял Ивана, при этом в отместку пребольно укусив за ухо. Иван только скрипнул зубами и оттолкнул от себя попа.
А потом Вакула увидел Марьянку.
– Борька, – усмехнулся священник, мигом сообразив, кто надоумил Машкова вернуть всю добычу. – Тебя ждут великие дела, ежели ты и впредь меня своей милостью не забудешь.
В тот вечер казаки были счастливы. А что? Добыча знатная попалась, городишка этот Чинга-Тура для зимовки вполне подходит. В округе жратвы на всех хватит. Маметкуль со своей конницей раньше весны не
