Гюндюз подчеркнуто спокойно ее спросил:

— А где вы их нашли?

Зиба пальцем показала на младшего лейтенанта.

— Все выложила ему, — подтвердила она. — Все по порядку написала. Даже подписаться заставил. Что, образования не хватило, плохо написал?

Гюндюз так же спокойно предложил:

— И мне тоже расскажите.

Его спокойствие и скрытая в этом спокойствии уверенность подействовали и на Зибу. Женщина перестала вопить и объяснила:

— Сегодня нашла. Нашла и там же хотела продать. Тут этот... — Зиба взглянула на младшего лейтенанта и с трудом удержалась от смачного словца, — этот... повис надо мной...

— А коробочку куда дели?

— Какую коробочку?

— От часов. Из кожи, маленькая такая, должна была быть коробочка.

— Ах, коробочку... Коробочку я выбросила. Я же не ребенок, чтобы играть с коробочкой от часов!..

— Куда выбросили?

— Откуда мне знать, куда я ее выбросила? Разве на вокзале человек знает, куда что выбрасывает?

Поднявшись, Гюндюз Керимбейли с неожиданной не только для Зибы, но даже и для младшего лейтенанта резкостью сказал:

— Здесь у нас с вами беседа не получается, Зиба-ханум! Продолжим наш разговор в прокуратуре.

Глаза у Зибы полезли на лоб:

— За что же меня брать-то? Что я такого сделала? Человека ограбила?

Наступила недолгая тишина, и эту тишину нарушил голос следователя по особо важным делам:

— Человек, чьи часы вы хотели продать, убит. Я не знаю, вы-то слышали об этом или нет? Но вы говорите неправду. А в таком деле говорить неправду уже тяжелое преступление.

Вновь наступило молчание. Глаза Зибы от беспредельного, невыразимого страха полезли из орбит. Гюндюз внимательно глядел на нее.

Зиба, стащив полотенце со лба, проглотила слюну.

— Я вас не обманываю, — прохрипела она.

— Обманываете! Куда вы выбросили коробочку от часов на вокзале, вы ведь сами не знаете, да? — Следователь по особо важным делам независимо от своей воли повысил голос.

— Да...

— Какого цвета была коробочка?

— Она была в грязи... Грязная была, вот я и не обратила внимания на цвет... Льет в городе, который день льет...

— Пока это единственное правдивое слово, сказанное вами. Действительно, который день льет. Но у этих часов никакой коробочки не было!

— Как это не было?.. Вы же сами сказали, да... — И только теперь Зиба поняла, в чем тут дело, а вместе с пониманием происходящего она поднесла к глазам скинутое ранее со лба полотенце. — Зачем вы пришли сюда? Он что, человека убил, что ли? От меня больше ни одного слова не вырвете!..

Следователь по особо важным делам вышел из комнаты, младший лейтенант Гасан-заде — следом за ним. Пока они сходили с лестницы во двор и направлялись к улице, сверху доносился плач Зибы.

Некоторое время шагали молча.

Опять, как и предполагалось, начал мести снег.

Гюндюз Керимбейли, подняв воротник, сунул в карманы руки. Спустя пару кварталов Гасан-заде не выдержал:

— Зиба неправду говорит, товарищ Керимбейли.

Гюндюз, не отрывая глаз от туфель, спросил:

— Какую неправду?

— Муж моей сестры... Он учится в Москве в аспирантуре...

Гюндюз внимательно посмотрел на младшего лейтенанта.

Гасан-заде добавил:

— К тому же воспитанный парень...

Все окна районной прокуратуры, кроме одного, уже погасли. В ярко освещенной комнате друг против друга сидели два человека — следователь по особо важным делам Гюндюз Керимбейли и старший инспектор уголовного розыска Джаббаров.

Гюндюз брал документы из лежащей перед ним папки и внимательно их проглядывал один за другим. Сейчас он был больше похож на молодого ученого, сидящего в библиотеке и собирающего материал для своей диссертации, чем на следователя по особо важным делам.

Капитан Джаббаров не сводил глаз с Гюндюза Керимбейли и, должно быть, был крайне рад, что такого известного следователя столь заинтересовали собранные им и привезенные из Баку документы.

Наконец следователь по особо важным делам сложил все бумаги в папку, некоторое время молча смотрел на капитана Джаббарова и спросил:

— Какая погода в Баку?

Конечно, старший инспектор уголовного розыска ждал от Гюндюза Керимбейли куда более важных вопросов...

— Хорошая, — ответил Джаббаров.

Дядя Фаттах, подложив под себя одну ногу, сидел в кресле и, попыхивая трубкой, говорил:

— У меня была бабушка, старуха Набат, как называли ее и старые и малые. Самого Надир-шаха застала на троне, давно уж ей за сто лет было. В зимнюю пору ненастной погодой по вечерам мы собирались вокруг нее. Не знаю, чем была душа этой женщины. До полуночи рассказывала сказки. Начиная с Мелик-Мамеда, охотника Назара и до того, как шах Аббас ткал ковер. Все рассказывала и рассказывала!..

Гюндюз, сидя напротив дяди Фаттаха, пил чай. И Муршуд, пристроившись на деревянной табуретке, уставился глазами в рот отцу. Наверное, рассказы дяди Фаттаха были для него чем-то вроде сказки о Мелик-Мамеде.

— И очень пугливая была женщина. Ночью боялась спускаться одна во двор. Проходила зима; весенними, летними вечерами собирались вокруг, нее: расскажи, мол, сказку. Но, странно, весной и летом не любила она сказки рассказывать. Мы говорили: «Не расскажешь, не будем по ночам с тобой во двор выходить». Ей ничего не оставалось делать, начинала рассказывать... Теперь думаю, зачем это пугали мы бедную старушку... — Дядя Фаттах улыбнулся: — Говорят, у невесты под языком должен быть сахар, а у жены, благо свекровь есть, под языком должна быть хитрость... Так уж устроен мир.

— Эти сказки и я знаю, — сказал Муршуд.

— Конечно, ты знаешь, что тебе делать еще остается... Теперь, куда ни глянь, слава аллаху, сказки в книгах имеются! Еще до того, как в школу пойдете, учитесь читать. А если б нам старуха моя Набат не рассказывала, откуда б вы сказки узнали?