жителей городка в их дома.

Младший лейтенант Гасан-заде, шагая рядом с Гюндюзом, спросил:

— В столице вы тоже не пользуетесь автомобилем, товарищ Керимбейли?

— Когда надо, сажусь, конечно. В Баку обойтись без машины задача невыполнимая. Но я не люблю ни машин, ни троллейбусов, ни автобусов.

Младший лейтенант буквально впивался в каждое слово прибывшего из Баку известного криминалиста и, несомненно, из каждой его реплики извлекал для себя поучение и мораль. Несколько смущаясь, он произнес:

— Знаете, наш райцентр хороший город. Есть где в нем погулять. И люди здесь хорошие...

Гюндюз, окинув взглядом младшего лейтенанта, улыбнулся и сказал:

— Иначе я и не думаю.

Гасан-заде все еще стеснялся.

— Знаете, — сказал он, — чувствуешь себя как-то непривычно... Первый раз вы сюда приехали. Впервые видите эти места, этих людей... А ищете среди них убийцу...

— Такая уж у нас работа, лейтенант. — Гюндюз, конечно, сознательно опустил слово «младший». — И у вас, и у меня, и у всех нас... Вам сколько лет?

— Двадцать четыре.

— Еще все впереди, лейтенант. Много еще людей увидите, со многими делами столкнетесь, и сердце у вас частенько еще будет прихватывать горечью, но одного у вас не должно быть — неудовлетворенности. Не надо себя жалеть, как же это так, что я, мол, всю жизнь посвятил такому занятию, а люди выращивают цветы, пишут книги, дают концерты... Я же денно и нощно караулю воров, поджидаю убийцу и в мыслях своих подозреваю чуть ли не каждого, а потом выясняется, что и правонарушитель-то вовсе не тот человек, которого я подозревал, а совсем другой. Необходимо когда-нибудь обо всем об этом передумать. И никогда уже себя не жалеть. А знаете, что для этого нужно?

Младший лейтенант, ничего не ответив, посмотрел на следователя по особо важным делам.

Опять улыбнувшись, Гюндюз продолжал:

— Для этого нужно очень любить людей. И вот эту серую хмарь любить, и те горы любить... Пожалуй, мои слова несколько похожи на менторское наставление, да? Но ведь я и на юридическом факультете долгое время преподавал.

Младший лейтенант сказал:

— Знаю. Вы ведь один раз даже к нам в школу приезжали. Я же учился в Мардакянах в школе милиции. Наш начальник пригласил вас прочесть нам лекцию. Тогда вы раскрыли дело валютчиков.

Гюндюз Керимбейли не поддержал разговора и посмотрел в сторону гор, чернеющих над, деревянными крышами. После слов, сказанных им младшему лейтенанту, и эти горы, и деревянные крыши, и светящиеся во мгле окна, и будто отторгнутые неярким оконным светом сумерки стали для него еще роднее. Очевидно, в натуре следователя по особо важным делам наряду с педагогическими наклонностями многое оставалось еще и от студенчества.

Младший лейтенант, показав на железные ворота двухэтажного дома, сказал:

— Пришли. Это дом Зибы.

Первый этаж этого дома служил гаражом, из окна второго этажа падал свет.

— Что ж, у нее и машина есть?

— Нет, это не ее, это Джеби «Москвич», старенький.

— Кто это Джеби?

Младший лейтенант засмущался:

— Так, шофер. Работает в колхозе на грузовике.

— Тот самый Джеби, что сын Фатьмы?

Младший лейтенант удивленно воззрился на Гюндюза:

— Да.

— А зачем же он здесь свою машину держит?

Младший лейтенант не ответил и, когда они подошли к воротам, открыл калитку, заглянул во двор и позвал:

— Зиба! Эй, Зиба!

Очевидно, Зиба тотчас же узнала младшего лейтенанта по голосу. С руганью она выскочила на лестничную площадку.

— Ну чего? Чего ты от меня еще хочешь? — крикнула она. — Что я тебе, деньги, что ли, должна? Мало тебе, что с грязью меня смешал?

Заметив вместе с младшим лейтенантом незнакомого человека, она явно насторожилась и, попритихнув, оглядывала их.

Гасан-заде выступил вперед:

— Товарищ Керимбейли прокурор, приехал из Баку. Сам с тобой желает поговорить.

— Пусть желает, да...

Гюндюз Керимбейли, прищурившись, посмотрел на Зибу и уверенно попросил:

— Можно к вам подняться наверх?

— Можно, конечно, почему нельзя...

Поднявшись наверх, они вошли в комнату.

Зиба крепко перетянула себе лоб полотенцем, а изо всех ее причитаний и воплей было ясно — болит у нее голова. Но вот странно: голова у этой женщины, может, и правда сильно болела, но неистощимые ее ахи и охи убеждали только в одном: притворяется, причем притворяется нагло и развязно.

Гюндюз сказал:

— Мы не собираемся отнимать у вас много времени. Мне что-то кажется, будто вы не совсем хорошо себя чувствуете?

Зиба окинула Гасан-заде взглядом, преисполненным ненависти.

— А как же мне еще себя чувствовать? — Она жестом указала на младшего лейтенанта. — Уже и в своей каморке никакого мне покоя от него нет.

Замолчав, она демонстративно обратилась к одному Гюндюзу Керимбейли:

— Садитесь же, что вы стоите?

Гюндюз притянул к себе один из стульев, придвинутых под круглый стол, и уселся на него.

— Большое спасибо, — поблагодарил он. — А вы почему не садитесь?

Зиба, сжимая себе рукой лоб, объяснила:

— Я-то с утра до вечера сижу, — однако, несмотря на то, что с утра до вечера ей приходилось заниматься этим делом, она все ж устроилась напротив Гюндюза.

Младший лейтенант продолжал стоять, облокотившись на подоконник.

Энергично растирая себе лоб, Зиба, будто рассуждая сама с собой, запричитала:

— Ох, взгляни на мои дела, аллах, посмотри на мои силы! Народ празднует, гуляет, а в мой дом прокурор приходит...

Младшему лейтенанту стало неловко за Гюндюза Керимбейли.

— Нехорошие слова говоришь, Зиба.

Зиба, вновь окатив младшего лейтенанта с головы до ног ненавидящим взглядом, бросила:

— А ты заткнись! Только и знаешь, как кот подкрасться да кинуться на шею. Ну погоди еще!

Сравнение Зибы вывело из терпения младшего лейтенанта:

— Что, Джеби скажешь?

Зиба от его слов совсем потеряла голову:

— Ты бы лучше подумал о беде сестрицы своей Гюльяз, чей муж развлекается в городе с девочками!

Гюндюз Керимбейли посмотрел на младшего лейтенанта, и под его взглядом Гасан-заде вынужден был замолчать.

Его отступление Зиба объяснила по-своему.

— Ну чего тебе надо? Что я такого плохого наделала? Часы нашла, а потом захотела продать? Что я, в чужой карман залезла?