принялся отдавать распоряжения, абсолютно ненужные, ведь все и без него знали, кому чем следует заниматься. У каждого день был расписан по минутам, у каждого имелось свое задание.

Наконец, всласть наругавшись, отведя душу на безропотных помощниках, Петраков отправился в свой кабинет и, плотно закрыв дверь, закурил дорогую сигарету. И хоть настроение у него было не из лучших, ему почему-то захотелось поговорить с женой. Но он знал, позвонить отсюда никак нельзя, выход по связи – только через начальника охраны, а договориться с этим человеком невозможно. Это было одно из условий контракта, что звонить Петраков со станции никуда не станет, только в экстренных случаях и то в присутствии начальника охраны, предварительно обговорив тему разговора.

«Что бы мне еще сделать?»

И он пошел к академику Богуславскому. Он сидел в маленькой комнатке, к двери которой был приставлен охранник. Тот пропустил Петракова молча. Богуславский дремал, поддерживая голову руками, перед ним лежали распечатки, исчерканные ручкой.

Когда дверь скрипнула, академик поднял голову и посмотрел на Петракова так, словно тот являлся надзирателем, а Богуславский заключенным. Так, по сути, оно и было.

– Ну, как идут дела? – спросил Петраков.

– Никак не идут, – ответил Богуславский. – Я не хочу этих дел, я вообще ничего не хочу.

Уже неделю Борис Рублев, Андрей Подберезский и Гриша Бурлаков жили на берегу небольшой реки в охотничьем домике, срубленном из кедра. Жизнь вошла в свою колею, у каждого появились свои обязанности.

– Я никогда раньше так крепко не спал, – открывая утром глаза, сказал Борис Рублев, обращаясь к Подберезскому.

– Что ты говоришь, Иваныч? – спросил Андрей Подберезский.

– Я говорю, никогда так крепко не спал. Может, только в госпитале после ранения, когда уколы обезболивающие делали. Но там сон был какой-то странный, тяжелый, словно бы провалился в пропасть и лежишь на дне. А здесь хорошо: тепло, сытно, как на курорте.

– И не говори, – ответил Подберезский, скребя пальцами недельную щетину.

Мужчины словно бы договорились и не пользовались бритвами. И поэтому вид имели соответствующий.

– А где Гриша?

– Черт его знает! – ответил Подберезский. – Он еще затемно куда-то пошел. Взял карабин и отправился, наверное, капканы проверяет.

– Вот же, не сидится же человеку! Лежал бы, еды у нас еще на две недели, да и водки море.

– Да уж, и не говори, – ответил Подберезский, быстро, по-военному вскакивая с грубо сколоченных нар и сладко потягиваясь. – Вот уж не думал, что буду жить в таких диких условиях.

– А что тебе не нравится, Андрюха? Баб нет рядом, что ли?

– А про баб, Иваныч, я, честно говоря, забыл напрочь, ты не напомни. В общем, хорошо, что мы улетели из этой провонявшей Москвы к черту на рога.

– И не говори, хорошо.

Комбат не спешил вставать. Он лежал, прислушиваясь к шуму недалекой реки, густому и насыщенному.

– Река шумит.

– Я, честно говоря, – сказал Подберезский, – думал, мы сюда и не доберемся.

– Тоже мне, заладил – не доберемся! Если Бурлак приглашает, он уж, будь спокоен, знает, как довезти до места в целости и сохранности.

– Если бы не второй мотор на лодке, черта с два бы добрались.

– И так бы, что-нибудь придумали.

– Это точно, командир. Пойду умываться.

– Надеюсь, купаться не полезешь?

– Что ты, Иваныч, я еще не одичал, не спятил! Это только Гриша может в ледяной воде барахтаться. Я так, оботрусь снежком, чтобы пот смыть.

Дрова в печке трещали, еще не успев прогореть. Комбат лежал, поглядывая на маленькое окошко, на яркий солнечный свет.

«Ладно, надо вставать», – решил он и тоже быстро, по-военному, не давая себе опомниться, соскочил с нар на чисто вымытый пол.

– Ox, холодина какая! – тут же пробурчал он, выскакивая на улицу.

Минут через двадцать Подберезский и Комбат уже сидели за столом, крепко сделанном, из широких досок, и пили круто заваренный чай, отрезая большими ломтями мясо, посыпая его солью.

– Вкусно невероятно! – сказал Подберезский.

– А Гриша обещал угостить нас рыбой.

– Если обещал, то угостит, – ответил Подберезский, смачно жуя розовое, подкопченное мясо.

– Вот уж не дума;?, что здесь будет так хорошо.

– А на что ты рассчитывал – на ресторан с музыкой?

– Зная Бурлака, на ресторан я не рассчитывал.

– И на девиц не рассчитывал, а, Комбат? – захохотал Андрей.

– И на девиц не рассчитывал.

– Чем бы заняться? – закончив завтрак, спросил Подберезский, поглядывая на окошко, выходившее на бурную реку.

– Дровами займись, голубчик.

– А ты чем займешься, Комбат?

– Я? – Рублев пожал широкими плечами. – Хочешь, тебе помогу?

– Да мы уж с тобой дров накололи – на будущую зиму хватит, а то и на пару лет.

– Кому-то будет хорошо.

– Егерю повезло, Гришиному другу.

– Ну, значит, ему и повезло. Пойду поработаю, что-то лежать не хочется.

– А чего Бурлак тебя не разбудил или меня? – спросил Комбат.

– На хрен мы ему нужны на охоте, Иваныч!

Он же ходит один, бесшумно, веточка не треснет.

А возьми тебя или меня, все испортим и никакой охоты не получится. На зверя ходить – не в разведку.

– Да уж, ты и скажешь! Мы же с тобой тоже не лыком шиты, кое-что умеем.

– Мы с тобой, Комбат, воевать научились, а вот охотники из нас – никакие.

– Да, тут Гриша фору нам даст. Ладно, займусь едой. Мяса у нас навалом, надо хоть что-нибудь приготовить, – сказал Рублев, оглядывая чисто вымытые котелки и кастрюли.

– Вот и займись. Только не делай, пожалуйста, Иваныч, свое мясо «по-рублевски», что-то оно мне надоело.

– Не хочешь – ешь сырое.

– Я не против, – сказал Подберезский и вышел в низенькую дверь.

Комбат прихватил два ведра и по узкой тропинке – двоим не разминуться – направился к реке, чтобы набрать воды и заняться стряпней.

А Подберезский махал тяжелым топором.

Слышались звонкие удары и хохот Андрюхи:

– Э-ка, как я тебя развалил, – приговаривал он, раскалывая очередную толстую, суковатую чурку, – будешь гореть, как миленькая! Будешь тепло людям давать. Неча зря валяться.

Комбат ухмыльнулся, слушая безобидные возгласы друга и неторопливо двинулся к реке.

– Дуреет он от свежего воздуха и от свободы.

Все шло вроде бы хорошо. Но чего-то явно не хватало, и Комбат пытался решить, чего же именно не хватает в его, таком неожиданном отпуске. И тут же улыбнулся сам себе: не хватало приключений. Ведь Комбат привык, что жизнь подбрасывает ему всяческие штучки, загоняет в невероятные ситуации, из