ступеням.
Вся площадь заполнилась народом, и никто не знал, что делать дальше. Префект города привык в таких случаях получать указания от дворцовых служителей - в чем, в чем, а в устройстве пышных церемоний они поднаторели. Но теперь эти господа разбежались, и никто, включая меня, не знал, что надлежит предпринять дальше. Боюсь, мы с префектом оказались не на высоте.
Колесница остановилась в центре площади - у Милиона, обелиска под навесом, от которого отсчитываются в империи все расстояния. Даже в этом мы подражаем Риму, и не только в этом - буквально во всем, вплоть до семи холмов, на которых лежит Константинополь!
- Сенат ждет тебя, государь, - произнес префект, явно нервничая.
- Ждет? Вон еще сколько сенаторов даже не вошли в здание!
- Не желает ли Август принять их во дворце?
Я покачал головой, а себе дал зарок: никогда не въезжать в город без приготовлений. Никто толком не знал, куда идти и что дальше делать. Я заметил, как несколько моих офицеров переругиваются с доместиками, которые их не знают, а потому задерживают, а рядом почтенные сенаторы преклонных лет скользят и падают в грязь. Эта сумятица была дурным предзнаменованием. Я начал с того, что показал себя худшим организатором, нежели Констанций.
Наконец я взял себя в руки и решительно проговорил:
- Префект, пока сенаторы еще не собрались, я хочу совершить жертвоприношение.
- Разумеется! - Префект указал на Святую Софию. - Епископ, наверное, в соборе, а если нет, я за ним пошлю.
- Я имею в виду жертвоприношение истинным богам, - объяснил я.
- Но… где же? - У бедняги префекта были все основания смутиться. В конце концов, Константинополь - новый город, освящен именем Иисуса, и в нем нет храмов, лишь на акрополе старого Византия сохранились три маленьких святилища, посвященные Аполлону, Артемиде и Афродите. Что ж, раз нет других, можно и там! Я подал знак тем из своих приближенных, кто сумел пробраться через оцепление доместиков, и наша маленькая процессия двинулась на холм, к полуразрушенным, заброшенным храмам.
В сыром, загаженном храме Аполлона я принес благодарственную жертву Гелиосу и всем богам, - горожан, толпившихся вокруг, это очень позабавило; они сочли это за первое проявление эксцентричности императора. Принося жертву Аполлону, я поклялся, что отстрою его храм.
Затем я послал новоназначенного консула Мамертина известить сенат, что прах моего предшественника в ближайшее время будет доставлен в Константинополь для погребения, а посему, уважая память усопшего, я откладываю тронную речь до первого января. Пригибаясь под ударами шквального ветра, бросавшего мне в лицо колючий снег, я вошел через Халкские ворота дворца в вестибюль под бронзовой крышей. Над воротами красовалась свежая роспись, запечатлевшая Константина с тремя сыновьями. У их ног пронзенный копьем дракон проваливается в преисподнюю - это аллегорическое изображение поверженных истинных богов. Над головой императора нарисован крест. Ну ничего, немножко белил - и следа от него не останется!
Доместики, выстроившиеся по обеим сторонам ворот, молодцевато отдали мне честь. Приказав их командиру обеспечить военных из моей свиты помещением и провиантом, я пересек внутренний двор и вошел в главное здание дворца. В жарко натопленном и ярко освещенном зале (казалось, я попал из зимы в лето) меня ожидал Евсевий со своими подчиненными - евнухами, писцами, рабами, осведомителями - всего не менее двух сотен людей и полулюдей. В жизни не видал таких богатых одеяний и не вдыхал таких дорогих благовоний.
Стоя в дверях, я отряхивался подобно собаке, вылезшей из воды, а все присутствующие опустились передо мною на колени с необычайной грацией. Евсевий смиренно поцеловал край моей хламиды. Я бросил долгий взгляд на эту огромную тушу, похожую на гиппопотама или носорога, которых привозят к нам из Египта для участия в боях гладиаторов. Он весь сверкал драгоценностями и источал аромат лилий. Таков был убийца моего брата, которому лишь счастливый случай помешал разделаться и со мной.
- Встань, хранитель, - отрывисто произнес я и знаком велел остальным сделать то же самое. Не без труда Евсевий поднялся на ноги. Он робко глядел на меня, его глаза молили о пощаде. Хранитель священной опочивальни был вне себя от ужаса, но многолетняя выучка царедворца и непревзойденное искусство интригана не подвели: ни голос, ни облик не выдавали его смятения.
- Государь, - прошептал он, - все готово. Спальни, кухни, залы совета, хламиды, драгоценности…
- Благодарю, хранитель.
- Завтра Повелителю Мира будет представлена полная опись дворцового имущества.
- Хорошо, а теперь…
- Что бы ни пожелал наш государь, ему достаточно лишь повелеть. - Голос, доверительно шептавший мне на ухо, казалось, был неподдельно сердечным. Я отстранился и сказал:
- Покажи мне мои покои.
Евсевий хлопнул в ладоши, и зал опустел. Вместе с евнухом я поднялся по белой мраморной лестнице на второй этаж. За решетчатыми окнами расстилался великолепный парк, спускавшийся террасами к Мраморному морю. Справа был виден большой особняк, где живет персидский царь Хормизда, перебежавший к нам в 323 году, и группа небольших строений, скорее павильонов. Все вместе они называются дворцом Дафны; здесь совершаются аудиенции императора.
Как странно чувствовал я себя в покоях Констанция! Особенно тронул меня вид инкрустированной серебром кровати, на которой спал мой двоюродный брат. На этом ложе его, несомненно, посещали тревожные сны обо мне. Теперь его не стало, и опочивальня перешла ко мне. Интересно, кто будет спать здесь после меня? Мои размышления прервало нервное покашливание Евсевия. Еще погруженный в свои мысли, я тупо оглядел его и наконец приказал:
- Пришли ко мне Оривасия!
- Это все, государь?
- Все, хранитель.
Не дрогнув ни единым мускулом на лице, Евсевий повернулся и вышел. В тот же вечер его арестовали как изменника и перевезли на суд в Халкедон.
Вместе с Оривасием мы обошли весь дворец, нагнав немало страху на служителей: они не привыкли к тому, чтобы император отклонялся от строго предписанного ему этикетом маршрута. Мне особенно хотелось осмотреть дворец Дафны, и мы в сопровождении всего лишь десятка охранников стали стучать в дверь малого тронного зала. Испуганный евнух открыл нам и провел в зал, где много лет назад я встретился с Константином. Тогда здесь присутствовала вся наша семья, а теперь в живых остался я один. Зал оказался в точности таким великолепным, каким я его запомнил, включая, увы, и усыпанный драгоценными каменьями крест во весь потолок. Мне хотелось бы его убрать, но в моем окружении есть ревнители старины, которые считают, что коль скоро мой дядя
Старый евнух, который провел нас в зал, сказал, что припоминает тот день, когда меня представили дяде:
- Ты был чудесным ребенком, государь, и мы уже тогда знали, что когда-нибудь ты будешь нашим повелителем. - А как же иначе!
Затем мы осмотрели сводчатый пиршественный зал. В конце его на возвышении стоят три обеденных ложа для императорской фамилии. Пол в этом зале особенно красив. Он выложен разноцветным мрамором, привезенным со всех концов империи. Мы, как деревенские простаки, глазели на это чудо, когда в зал вошел гофмаршал в сопровождении высокого худощавого офицера. Пожурив меня за то, что я удрал, гофмаршал представил мне офицера - он служил в коннице, звали его Иовиан. 'Только что он доставил в столицу священные останки императора Констанция, государь'.
