Майозамальха. Лагерь. Готовим осаду. Засада. Измена?
'Засада' обозначает то, что произошло тем вечером: Юлиан в сопровождении нескольких разведчиков решил объехать внешние стены города, чтобы поискать в них слабые места. Когда они проходили под стеной, десять персов выскочили из потайного лаза, подползли к Юлиану и его спутникам на четвереньках и внезапно напали на них. Двое налетели на Юлиана; одного он убил, прикрываясь от другого щитом. Не прошло и нескольких минут, как персы были перебиты, и Юлиан вернулся в лагерь по-детски счастливый, неся в качестве трофея оружие убитого им перса.
'Измена?' Как узнали персы об этой рекогносцировке? Юлиан понимал, что наша армия кишит вражескими шпионами, не говоря уже о его недоброжелателях. Он подозревал измену и был прав.
Жители Майозамальхи отказались сдаться, и Юлиан осадил город. Он уже побаивался персидской армии, которая, по слухам, собиралась к югу от Ктезифона, и для верности обнес лагерь двойным палисадом.
Конники под командованием великого визиря напали в пальмовой роще на обоз. С нашей стороны потерь нет, несколько персов убито. Атака отбита. Кругом густые леса, много ручьев и озер. А я-то всегда считал Персию сплошной пустыней! Жаль, что у меня нет свободного времени, иначе я превратился бы в Геродота и поведал миру об этих краях! Как они прекрасны! Повсюду в изобилии произрастают финиковые пальмы и плодовые деревья. Поля желтовато-зеленые: зреет обильный урожай. И все это будет наше!
Особенно меня заинтересовали источники петролеума - маслянистой горючей жидкости, которая бьет ключом из-под земли. Этим утром я приказал зажечь один такой источник, и к небу поднялся огненный столп. Потушить горящий петролеум можно лишь забросав источник песком, иначе он может гореть много лет. Я оставил источник гореть - пусть это будет жертва Гелиосу.
Сегодня ко мне привели захваченных утром пленных. Я их с любопытством рассматривал, вспоминая, как один трибун недавно показывал своим солдатам убитого перса со словами: 'Видите, чего вы боялись? Вот он, огнедышащий персидский дьявол семи футов ростом, с бронзовыми руками!' При этом он выставил на обозрение тело тщедушного человечка, похожего скорее на мальчика, нежели на мужчину.
Персы, которых ко мне привели, оказались конниками. Они низкорослые, жилистые, темнолицые. Хормизд взялся переводить. Хотя пленные ожидали немедленной казни, они, казалось, не страшились ничего. Один из них от имени всех разразился потоком слов. Когда он наконец выдохся, я спросил Хормизда, о чем говорил пленный.
- Типичная персидская речь, - пожал плечами Хормизд, решивший немножко поэллинствовать. - Он надеется, что мы захлебнемся нашей гордыней, что луна упадет на нашу армию и раздавит ее, что населяющие пустыню племена поднимутся до самой Индии и Китая и перережут нас. Речи персов всегда страдают преувеличениями и затейливыми метафорами.
Я рассмеялся. Персидская риторика всегда меня забавляла. Подобные излишества в речи характерны для всех восточных народов, даже их дипломатические письма порою трудно понять из-за напыщенности в духе Пиндара.
Хормизд разразился в ответ таким же потоком слов. Персы с презрением его слушали. Они хороши собой: у них остроконечные гладкие бороды и сросшиеся на переносице брови. Особенно выразительны у них глаза, темные и глубокие, как бездна. Все персы худощавы, так как едят очень мало и только когда проголодаются, а вина почти не пьют. Единственное, в чем они позволяют себе излишество (если, разумеется, не считать риторики!), - это женщины. Каждый покупает столько наложниц, сколько может себе позволить. С мальчиками персы не живут. Они вообще очень стыдливы: для мужчины считается верхом непристойности публично справлять нужду. Я бы очень желал, чтобы наша армия переняла у них немного скромности в повседневной жизни. И все же персы, при всех своих добродетелях, мне не импонируют. Они высокомерны, хвастливы и упиваются своей жестокостью. Знать у них считает простых людей за рабов и может их по своей прихоти мучить и убивать. Государство не заботится об обездоленных, а о милосердии у персов нет никакого понятия. Законы их наводят ужас. К примеру, за тяжкое преступление казнят не только преступника, но и всю его семью.
- С ними ничего нельзя поделать, - устало вздохнул Хормизд, когда пленных увели. - Нет на земле народа глупее.
- Но ведь ты же их царь, - поддел я его. - Выходит, ты самый глупый?
- Я слишком долго жил среди вас, - грустно ответил он.
- Но если ты будешь их царем, тебе и карты в руки. Попробуй их исправить.
- И не подумаю, - покачал он головой. - В этом вся суть Персии: мы таковы, какими были, и будем такими и впредь. Став персидским царем (да будет на то воля солнца и Юлиана!), я перестану быть греком и забуду о Платоне. Я буду походить на Дария, Кира, Ксеркса и… да, пожалуй, на моего брата Шапура.
- И будешь Риму вероломным союзником? - спросил я как бы в шутку, но на самом деле вполне серьезно.
- А как же? Я наследник Сасанидов, мы жестоки и безрассудны. - Он обезоруживающе улыбнулся. - По совести, Август, вот тебе мой совет: перебей всех персов до последнего, и меня в том числе.
- Это нецелесообразно, - ответил я и сменил тему, но слова Хормизда не дают мне покоя. Может быть, расквартировать в Ктезифоне римскую армию и поставить проконсула? Или в этом нас ждет такая же неудача, как наших предков с иудеями? Как жаль, что Саллюстий так далеко!
Остаток дня мы провели со штабом, готовясь к осаде Майозамальхи. Этот город стоит на возвышенности, и его окружает двойная стена. Я приказал начать под стену подкоп - отличный прием, а мы еще ни разу к нему не прибегали. В данный момент Невитта и Дагалаиф находятся под землей. На заре Виктор и легкая конница отправятся на разведку до самого Ктезифона. Ходят слухи, что армия персидского царя надвигается на нас с востока, но это всего лишь слухи.
Слишком уж легко все идет. А почему это меня удивляет? Боги на моей стороне, а дух Александра шепчет: вперед, до самого края света!
