ответ ясен без слов. На сей раз у него на лице было написано: 'Берегись!', а вслух Хормизд произнес:
- Да, но, пожалуй, не здесь: пусть командует гарнизоном в Испании или Египте. - И я присвоил Пузею чин трибуна и отправил его в Египет.
Наша беседа происходила на главной площади Анафы; этот городок, как и любой другой в этих краях, будь то персидский или римский, выстроен из дерева, камыша и саманного кирпича. Мы разговаривали, а мимо нас шли покидающие город жители. Женщины несли на головах узлы с одеждой и постелями, мужчины нагрузились оружием и посудой. Внезапно к нам приблизился дряхлый старец, которого поддерживали с двух сторон женщины. Он отдал мне честь, как полагается в римской армии, и доложил на солдатской латыни:
Максиман, рядовой пехоты из легиона зианнов, явился для продолжения службы, - а затем, шатаясь из стороны в сторону, вытянулся передо мной.
- Кто ты? Откуда? - удивленно спросил я у него.
- Я римский легионер, командир. Из армии Галерия Августа.
- Но это невозможно, - сухо заметил Салютий. - Галерий умер сто лет назад.
- Нет, префект, - ответил старик (он все еще помнил, как выглядит преторианский префект). - Галерий проходил здесь шестьдесят шесть лет назад, и я служил в его войске. Мне тогда было восемнадцать, я завербовался во Фракии, в Филиппополе. Славно мы здесь повоевали!
- Но почему ты до сих пор здесь? - Вряд ли можно задать более глупый вопрос восьмидесятилетнему старцу, но вид этого обломка давно минувшей эпохи меня просто ошеломил.
- Я заболел лихорадкой. Мой трибун Деций - мы с ним не ладили - решил, что я вот-вот помру, и оставил меня здесь в персидской семье. Они обещали, что, когда настанет мой час, меня похоронят с почестями. Потом армия ушла. - Он рассмеялся, этот смех походил на кукареканье старого петуха. -Да только так меня до сих пор и не похоронили. А те все мертвы: Галерий, Деций, Марий… с этим я дружил, но он подхватил оспу… его тоже нет. Перс, обещавший меня похоронить, взял меня в свою семью, и я женился на двух его дочерях. Хорошие были девчонки, только вот умерли. А на этих я женился уже после. - Он махнул рукой в сторону женщин, стоявших наготове, чтобы его подхватить, если он споткнется. - Командир, я прошу об одной милости.
- Проси все чего пожелаешь.
- Я поклялся умереть на римской земле и лечь в нее. Отправь меня во Фракию.
- Да будет так, солдат. - Я дал Анатолию знак, чтобы он выполнил волю старика. Старик опустился на колени и поцеловал мне руку, а я удивленно разглядывал его затылок, похожий на древний пергамент. Под жарким персидским солнцем кожа почти за столетие прокалилась дочерна. Каково это - прожить столько лет? Жены не без труда подняли старика и поставили на ноги. Он тяжело дышал, но с любопытством меня разглядывал.
- Так, значит, ты и есть римский император?
- А ты что, сомневаешься? - спросил я, кивая.
- Нет, государь, нет. Когда мне сказали, что во главе римской армии сам император, я посоветовал городской управе сдаться. 'Вам не выстоять, - сказал я. - Римский император под нашими стенами, а персидский царь, перетрусив, прячется в пустыне. Лучше сдаться'. Так я и сказал. Верно, Пузей?
- Да, Август, так он и сказал.
- Этот Пузей женат на моей внучке, стало быть, он тоже отчасти римлянин. Знаешь, они неплохой народ, эти персы. Ни за что не хочу, чтобы их поубивали.
- Мы проявим всю милость, на какую способны.
- Я здесь прожил целую жизнь, и неплохую. - Он окинул площадь отсутствующим взглядом и вдруг заметил знамя легиона зианнов. - А вот и мой легион. Пойду поговорю с молодыми, как-никак я знал их отцов, ну а дедов-то уж точно! Да… - Он повернулся было и хотел идти, но что-то припомнил и остановился. - Спасибо тебе, командир.
- Нет, солдат, это я должен тебя благодарить: ты столько лет оставался верен римской присяге.
- Знаешь, командир… Государь, я почти ничего не знаю о том, что происходит в мире. До нас доходит очень мало новостей, да и тем нельзя верить - эти персы такие страшные вруны, и обижаться-то на них нельзя, просто это у них в крови. И все-таки я слышал о великом императоре, которого зовут Константином. Это и есть ты?
- Нет, но такой император действительно царствовал. Это был мой дядя.
- Да-да… - Казалось, старик меня не слышит; он наморщил лоб, силясь что-то припомнить. - В 297 году с нами в походе был такой молоденький офицер… из хорошей семьи и со связями. Его вроде бы тоже звали Константином. Может, это он и был?
Припомнив, что Константин действительно в течение года участвовал в персидском походе Галерия, я кивнул и ответил:
- Вполне возможно.
- Он немножко походил на тебя, только что без бороды. Неплохой паренек, но мы все думали, солдата из него не выйдет: уж больно любил девочек и сладкую жизнь. Хотя кто этого не любит? - Старик удовлетворенно вздохнул. - Так выходит, я видел трех императоров и умру на римской земле. А где трибун Деций, я вас спрашиваю? Тот самый Деций, который так меня гонял и оставил здесь умирать? Где он? Кто его помнит через столько лет? А я вот жив и говорю с самим императором Юлием! Здорово, правда? Ладно, прости, командир, пойду теперь поболтаю с земляками, а вдруг среди них найдется внук Мария? Правда, говорят, у тех, кто переболел оспой, дети рождаются мертвыми или уродами. Он был мне добрым другом, этот Марий.
Отдав мне честь, старый легионер, которого под руки поддерживали его жены, медленно поплелся через площадь к знамени легиона зианнов. Эта встреча меня очень растрогала, хотя меня и назвали Юлием!
После того как все жители покинули Анафу, мы подожгли город. В лагерь на берегу реки ко мне явились сарацины, которые только что взяли в плен персидских лазутчиков, грабивших наши обозы. В знак своей милости я заплатил сарацинам и посоветовал им и впредь не терять бдительности. Кроме того, я спросил, все ли сарацинские вожди остались живы. Выяснилось, что все.
Сейчас поздняя ночь, и меня приятно клонит ко сну. То, чего я больше всего желал - первое столкновение с противником, - позади. Если бы не ливень, от которого раскисает пол в моей палатке, я был бы вполне доволен жизнью.
Как и все мы, Юлиан пребывал в отличном расположении духа. Первая персидская крепость была взята, а неприятельской армии до сих пор не видно - просто не верилось в такую благодать.
Наша армия растянулась на более чем десять миль - точно к такой же хитрости прибегал Юлиан во время похода на Константинополь, чтобы создать впечатление могучего войска. Юлиан ехал то в авангарде колонны, то в арьергарде - это самые уязвимые места для нападения из засады, но еще несколько дней о персах не было ни слуху ни духу. Они следовали за нами по другому берегу реки, не спуская с нас глаз. Всякий раз, когда мы делали вид, что переправляемся, они тотчас исчезали в зарослях полыни. Когда какому-то галлу невесть зачем вздумалось перебраться на другой берег, его разрубили на куски, а голову выставили на высоком шесте перед армией.
Между прочим, во время бури мою палатку унесло, и три ночи я был вынужден жить в палатке Максима. Общество друг друга отнюдь не доставило нам удовольствия. Оказалось, что Максим помимо прочих дурных привычек имеет обыкновение говорить во сне. В первую же ночь его бормотание было настолько невыносимым, что мне пришлось его разбудить.
- Что? Я говорю во сне? - Он тупо на меня уставился; седая борода спуталась, как нечесаная овечья шерсть, лицо сонное, бессмысленное. Потом он опомнился: - А-а, конечно, говорю. Во сне я беседую с