формальности.

В октябре Юнг написал Фрейду, что слышал от Мёдера, будто Фрейд сомневается в его bona fides[136]. Поэтому он отказывается от редактирования «Jahrbuch», заявляет, что между ним и Фрейдом невозможно никакое дальнейшее сотрудничество. Примерно в это же самое время Юнг написал мне, что эта ситуация является «абсолютно неизлечимой», что, к сожалению, было справедливо.

Таким образом, оставалось решить технический вопрос: какую официальную форму примет это отделение. В апреле 1914 года Юнг довольно неожиданно отказался от своей должности президента, вероятно, в ответ на то, что Ференци назвал «чередой» злобных обзоров в «Zeitschrift». Мы единодушно решили, что Абрахам будет действовать как временно исполняющий обязанности президента вплоть до следующего конгресса, который должен был состояться в сентябре в Дрездене. Как раз перед началом войны Юнг объявил о своем выходе из Международного объединения, и мы узнали, что никто из швейцарцев не собирается присутствовать на этом конгрессе. Это, по-видимому, явилось откликом на полемическое эссе Фрейда, появившееся в июне, которому Ференци дал название «бомбовый удар».

У Фрейда не было каких-либо иллюзий относительно вреда, нанесенного психоанализу отступничеством Юнга. В своем письме ко мне он писал: «Может оказаться, что мы переоцениваем Юнга и его труды в будущем. Перед публикой он выглядит неблагоприятно, поворачиваясь против меня, то есть против своего прошлого. Но в целом мое суждение по этому вопросу очень сходно с Вашим. Я не ожидаю какого-либо немедленного успеха, а предчувствую непрестанную борьбу. Всякий, кто обещает человечеству освобождение от тяжести секса, будет приветствоваться как герой, и ему будет позволено нести любую чепуху, какая ему заблагорассудится». В этом своем предсказании Фрейд оказался прав. Уже в январе 1914 года «Британский медицинский журнал» приветствовал отступничество Юнга как «возвращение к более здравому взгляду на жизнь». До сего дня из определенных источников можно услышать, что Юнг очистил доктрины Фрейда от их непристойной поглощенности сексуальностью. Затем психологи традиционной ориентации и другие специалисты с радостью провозгласили, что, поскольку существующие три «школы психоанализа» — Фрейда, Адлера и Юнга — не могут прийти между собой к согласию относительно своих собственных данных, нет никакой нужды кому бы то ни было принимать этот предмет серьезно, ибо он состоит из сомнительных сведений.

Это последнее соображение, а именно существование нескольких противоположных разновидностей психоанализа, побудило Фрейда выступить в защиту этого названия посредством написания полемической статьи «Об истории психоаналитического движения» в январе-феврале 1914 года. В этой статье он доказывал, что обладает большим, чем кто-либо, правом судить о том, что является психоанализом и каковы характерные методы и теории, отличающие его от других отраслей психологии.

Я был огорчен отступничеством трех бывших единомышленников, о чем рассказывал в предыдущей главе, и предвидел вероятность подобных случаев в будущем. В июле 1912 года, когда Фрейд находился в Карлсбаде, я был в Вене и разговаривал с Ференци относительно создавшейся ситуации. Он довольно справедливо заметил, что идеальный план мог бы заключаться в том, чтобы разместить аналитиков, тщательно проанализированных лично Фрейдом, в различных центрах или странах. Однако, так как для этого не предвиделось какой-либо возможности, я предложил в настоящее время сформировать вокруг Фрейда небольшую группу заслуживающих доверия аналитиков, что-то вроде «старой гвардии». Это вселит в него уверенность, которую может дать лишь надежная группа верных друзей, и послужит успокоением в случае дальнейших разногласий. Мы, в свою очередь, сможем оказывать ему практическую помощь, отвечая на критику и снабжая Фрейда необходимой литературой, иллюстрациями для его работы, почерпнутыми из нашего собственного опыта. Для нас будет действовать лишь одно определенное условие или, скорее, обязательство: если кто-либо из нас захочет отступить от какого-либо фундаментального принципа психоаналитической теории, например от концепции вытеснения, бессознательного, детской сексуальности и т. д., он не должен делать этого публично до первого обсуждения своих взглядов с остальными. Мысль о подобной группе породили у меня рассказы о рыцарях, слышанные еще в детстве, и сведения о всевозможных секретных обществах, почерпнутые из литературы.

Ференци согласился с моим предложением, и мы поставили данный вопрос перед Отто Ранком; я также написал об этом Фрейду. Ранк, конечно, согласился. Затем я разговаривал с Захсом, моим ближайшим другом в Вене, а вскоре Ференци и Ранк встретились с Абрахамом во время своей поездки в Берлин.

Фрейд с энтузиазмом отнесся к такой перспективе и ответил на мое письмо: «Моим воображением немедленно завладела Ваша мысль о создании секретного совета, составленного из лучших и пользующихся наибольшим доверием среди нас людей, которые станут заботиться о дальнейшем развитии психоанализа и защищать наше дело от нападок и случайностей, когда меня не станет… Я знаю, что в подобном замысле присутствует мальчишеский и, вероятно, романтический элемент, но, возможно, он будет полезен при столкновении с реальностью. Я дам простор своей фантазии и оставляю Вам роль цензора.

Полагаю, моя жизнь и смерть будут более легкими, если я буду знать о подобном объединении, созданном ради моего дела». Год спустя он писал Абрахаму: «Вы не можете себе представить, какое счастье дает мне сотрудничество пяти таких людей в моей работе».

В октябре 1919 года Фрейд предложил избрать Макса Эйтингона шестым членом Комитета, что завершило его образование. Эйтингон заменил умершего Антона фон Фройнда. Комитет начал функционировать перед войной, но лишь после окончания войны он приобрел свое основное значение для Фрейда в административном, научном и, самое главное, в личном плане. В письме к Эйтингону, объявляющем о его членстве в Комитете, Фрейд писал: «Секретом данного комитета является то, что он снял с меня самую обременительную заботу о будущем, так что я спокойно могу идти своей дорогой до самого конца».

Комитет впервые собрался в полном составе летом 1913 года. Фрейд отметил это событие, подарив каждому из нас античную греческую гемму из своей коллекции, которые мы затем оправили в золотые кольца. Фрейд давно уже носил такое кольцо — гемму с головой Юпитера.

Было условлено, что я, как основатель, стану выступать в роли председателя Комитета, и я выполнял эту миссию в течение большей части его существования.

На протяжении жизни у Фрейда было много друзей-неаналитиков, которые, насколько мне известно, остались ему преданы. С тремя близкими друзьями, принимавшими участие в его научной работе, Брейером, Флиссом и Юнгом, он расстался. Мы стали последними соратниками, которых ему когда-либо суждено было иметь. Привязанности Фрейда по отношению к членам Комитета распределялись в такой последовательности: Ференци, несомненно, стоял на первом месте, затем шли Абрахам, я, Ранк и Захс. Я могу также упомянуть наши даты рождения. Ференци являлся самым старшим, он родился в 1873 году; Абрахам — в 1877 году; я — в 1879 году; Захс — в 1881 году; Ранк — в 1884 году. Ранк впервые встретил Фрейда в 1906 году, Абрахам — в 1907 году, Ференци и я в 1908 году, и Захс — в 1910 году (хотя в течение нескольких лет до этого он посещал лекции Фрейда).

В течение многих лет Фрейд вел постоянную и обширную переписку с теми из нас, кто не жил в Вене. Перечитывая ее целиком (несколько раз!), поражаешься характерным чертам этой переписки. Одной из них является то, что Фрейд редко упоминает о других своих друзьях в письмах, как будто взаимоотношения с каждым являются особыми и личными. Он также не повторяет каких-либо новостей в одних и тех же выражениях; они описываются с различных точек зрения. Даже научные вопросы, о которых мы читаем в этих письмах, обсуждаются с разных сторон.

Личность Фрейда, как и любую другую, нельзя изучать изолированно, в отрыве от контактов с другими людьми. Так как наша группа столь много значила для Фрейда даже при своем зарождении,