Всего лишь несколькими месяцами ранее Юнг заметил: «Мы поступим разумно, не выдвигая теорию сексуальности на передний план. Я много думал об этом, особенно об этических аспектах этого вопроса. Я считаю, что при публичном провозглашении определенных вещей мы рубим ветвь, на которой покоится цивилизация… Как со студентами, так и с пациентами я пошел еще дальше, не выдвигая тему сексуальности на видное место».

В 1909 году состоялась совместная поездка в Америку, где все трое друзей отлично ладили друг с другом. В марте 1910 года Юнг срочно отправился на одну консультацию в Чикаго, но пробыл в Америке всего 7 дней и вернулся, чтобы председательствовать на конгрессе в Нюрнберге. В конце этого года Фрейд приехал в Мюнхен, чтобы поговорить с Блейлером. На следующий день приехал Юнг, и после их встречи Фрейд сказал: «Он был великолепен и очень благотворно на меня подействовал. Я открыл ему свое сердце, рассказал о случае с Адлером, о собственных затруднениях и о своем беспокойстве относительно проблемы телепатии… Я больше, чем когда-либо, убежден в том, что он является человеком будущего. Его собственные исследования далеко завели его в область мифологии, которую он хочет раскрыть при помощи ключа, каким является теория либидо». Однако он добавил: «Сколь бы приятным ни было все это, я тем не менее просил его вовремя вернуться к неврозам. Это наша „родина“, где нам в первую очередь приходится укреплять свои позиции против всех и вся». Это последнее замечание характерно для Фрейда. Интересуясь историей человечества и временами желая посвятить себя таким исследованиям, он понимал, что все другие области являются, как он их называл, «колониями» психоанализа, а не его родиной.

В начале 1911 года дела шли гладко. Юнг в очередной раз посетил Америку, и это заставило Фрейда выразить сожаление, что «крон-принц» так долго находится за пределами своей страны. Осенью этого года Фрейд был озадачен письмом фрау Юнг, полученным Ференци, в котором выражалась надежда, что Фрейд не сердится на ее мужа. В то время для этого не было никаких реальных оснований, но, возможно, она начинала ощущать признаки перемен во взглядах своего мужа, которые не могли понравиться Фрейду.

К этому времени счастливые пять лет подошли к концу, и в начале 1912 года тучи начали сгущаться. В этом году Фрейд вынужден был признать, что его надеждам на продолжение дружбы с Юнгом не суждено сбыться и что Юнг двигался в таком направлении, которое вполне могло привести как к личному, так и научному разрыву. Следующие два года Фрейд ломал себе голову над тем, как отнестись к такой новой ситуации. Немаловажна подоплека подобного изменения. В течение этих последних двух лет обвинения против сексуальных теорий Фрейда распространились также и в Швейцарии, где они вызвали как практические, так и моральные затруднения для швейцарских аналитиков. В ежедневной прессе начали появляться статьи, поносящие безнравственность, которая приходит из Вены, и выражающие надежду, что подобное не развратит чистых сердцем швейцарцев. Выдающейся особенностью щвейцарцев является тесная связь, существующая между ними; очень немногим пришельцам удалось когда-либо стать полноправными швейцарцами. Мало найдется мест в цивилизованном мире, где человеку было бы труднее переступить господствующие моральные стандарты общества, чем в Швейцарии. Так что вскоре у швейцарских аналитиков наступило очень тяжелое время, о чем свидетельствуют письма Пфистера к Фрейду. Во всяком случае, нам приходится отметить тот факт, что в течение двух лет почти все швейцарские аналитики, за двумя или тремя исключениями, отреклись от своих «ошибок» и отказались от сексуальных теорий Фрейда.

В 1910 и в еще большей степени в 1911 году Фрейд был обеспокоен, узнав о том, что поглощенность Юнга мифологическими исследованиями серьезно мешает ему выполнять президентские обязанности, которые были поручены ему Фрейдом. Ранее он думал о Юнге как о своем непосредственном преемнике и, помимо уже сделанного им для психоанализа, видел его основным действующим лицом всей психоаналитической деятельности. Таким образом Фрейд освобождался бы от главенствующего положения, к которому он не чувствовал пристрастия. К сожалению, стремления к подобной деятельности не испытывал также и Юнг. Он часто говорил, что по натуре является еретиком, именно поэтому его вначале так потянуло к работе Фрейда. Но ему лучше всего работалось в одиночку, он не обладал теми способностями, которые требуются для сотрудничества. Не чувствовал он также вкуса и к практическим деталям. Короче говоря, он не подходил для той роли, которую Фрейд планировал для него как президента объединения и лидера психоаналитического движения.

Не суждено было вскоре оправдаться и личным желаниям Фрейда. Юнг всегда являлся до некоторой степени рассеянным корреспондентом, к тому же погруженность в собственные исследования делала его все более невнимательным в этом отношении. А к этому вопросу Фрейд всегда был очень чувствительным. Он любил получать письма и много писал сам, но любая задержка в получении ответа вызывала у него различные опасения — болезни, несчастного случая и т. д. Нынешняя ситуация, должно быть, напомнила ему — и действительно, чуть позже он высказал это Юнгу — о подобном ходе событий с Флиссом, когда первым признаком охлаждения к нему Флисса стала его задержка с ответами на письма. Фрейд разумно решил подчиниться неизбежному, поскольку немногие мягкие протесты оказались бесполезными, умерить свои ожидания и в определенной степени охладить свои личные чувства к Юнгу.

Фрейд ни разу не заговаривал на эту тему вплоть до конца 1911 года, когда он начал намекать Ференци на свое недовольство ведением дел Юнгом. Хотя едва ли прошел год с того времени, как он конфиденциально сказал Ференци, что более чем когда-либо убежден в том, что Юнг является человеком будущего.

Знаменитое эссе Юнга «Либидо, его метаморфозы и символы», опубликованное позднее в виде книги, появилось в двух частях; именно во второй части этого эссе стало явным расхождение Юнга с теориями Фрейда. В мае 1911 года Юнг сказал Фрейду, что считает термин «либидо» просто обозначением общего напряжения. У них была некоторая переписка по этому поводу, но в ноябре Юнг объявил, что он «расширяет» концепцию либидо. В этот же самый месяц его жена написала Фрейду письмо, в котором выражала опасения, что Фрейду не понравится то, о чем пишет ее муж во второй части своего эссе. Это была идея о том, что инцест следует воспринимать не буквально, а как «символ» более высоких идей.

1912 год оказался решающим в личном расхождении Фрейда и Юнга. Три эпизода сыграли свою роль в окончательном разрыве. Первым из них явилась поездка Фрейда на Троицу к Бинсвангеру, живущему в Кройцлингене, возле Констанца. Фрейд давно уже обещал приехать к Бинсвангеру в ответ на его визиты в Вену, но непосредственной причиной для этой поездки послужила серьезная операция, предстоявшая Бинсвангеру. В четверг, 23 мая он написал как Бинсвангеру, так и Юнгу, сообщая, что выезжает на следующий день. Имея лишь двое суток в своем распоряжении, Фрейд не собирался ехать в Цюрих, но предполагал, что Юнг воспользуется этой возможностью и посетит их в Кройцлингене. Он находился там с середины субботы до середины понедельника. К его удивлению и разочарованию, от Юнга не было никаких известий.

Однако в следующем месяце и несколько раз позднее Юнг в своих письмах Фрейду высказывал саркастические замечания по поводу его «кройцлингенского жеста». Эта фраза полностью озадачила Фрейда, и прояснить ее удалось лишь спустя шесть месяцев.

Вторым эпизодом явилось чтение Юнгом лекций в Нью-Йорке в сентябре. Он принял предложение в марте, отложив из-за этого проведение конгресса до следующего года. Из Нью-Йорка продолжали приходить сообщения об антагонизме Юнга к теориям Фрейда и даже лично к Фрейду, которого Юнг представлял уставшим человеком, ошибки которого он, Юнг, стремится устранить. В мае этого года Юнг уже говорил Фрейду, что, по его мнению, инцестуозные желания не следует понимать буквально, а воспринимать как символы других тенденций; они являются всего лишь фантазией для поддержания морали. Фрейд вынужден был согласиться с давним предсказанием Абрахама насчет Юнга, которое он в то время отказался слушать, но не хотел сам провоцировать разрыв. Вернувшись из Америки, Юнг послал Фрейду длинный отчет о своих опытах и о том, каких больших успехов он добился, опуская сексуальные темы и делая психоанализ таким образом более доступным. На что Фрейд кратко ответил, что не нашел в этом ничего особенно умного: все, что остается, так это исключить еще больше и сделать, таким образом, психоанализ еще более доступным. В июне прошлого года он говорил Юнгу, что их разногласия в вопросах теории не должны ухудшить их личные взаимоотношения, однако пропасть между ними стремительно увеличивалась. Еще в сентябре Фрейд говорил, что нет большой опасности разрыва и что прежние личные взаимоотношения могут быть восстановлены.