— Она что же, и орден попятила? — мрачнея, спросил Комбат.

— А то... Поймаю — утоплю в унитазе, как крысу.

— Хотелось бы поприсутствовать, — сказал Комбат. — Давай-ка мы с тобой чокнемся за это дело. Не грусти, Андрюха. Кровать — дело наживное.

— А кто спорит? — сказал Подберезский. — Кто грустит-то? Наливай, Иваныч. Спрыснем начало новой жизни.

Комбат наполнил рюмки. Ставя бутылку на место, он заметил, что Подберезский как-то очень внимательно наблюдает за его рукой. Он посмотрел на свою ладонь и только теперь заметил, что костяшки пальцев покрыты бурой коркой запекшейся крови.

— Вот черт, — сказал он, — забыл руки помыть.

— Где это тебя угораздило? — спросил Подберезский, глядя на него сквозь рюмку прищуренным глазом. — Опять морды бил?

— Да ну, — пряча руку под стол, пробормотал Комбат. — Было бы о чем говорить.

— Так уж и не о чем? — еще сильнее щурясь, спросил Подберезский. — Ну не томи, командир. Ты же видишь, человек в расстроенных чувствах, его развлечь надо, а тебе лень языком лишний раз шевельнуть.

Комбат тяжело вздохнул и поведал ему о недавнем происшествии.

— Елки-палки, — оживился Подберезский. — Слушай, айда посмотрим: может, они еще там? Так хочется кому-нибудь холку намять, что просто сил нет терпеть.

— А на Колыму тебе не хочется? — спросил Комбат. — Сиди уж рыцарь, лишенный наследства.

— Обижаешь, — сказал Подберезский. — Мое наследство всегда при мне А вообще-то, конечно... Может, тебе лучше на время того., исчезнуть?

— Угу, — кивнул Комбат. — Вырою землянку в парке, а ты мне по ночам будешь жратву таскать... колбасу вот твою захвачу с собой на первое время...

— Смейся, смейся, — качая головой, проворчал Подберезский. — А только как бы они тебя не вычислили.

— Да как они могут меня вычислить, голова твоя еловая? — спросил Рублев. — Они же меня, наверное, толком и не разглядели.

— Ох, не знаю, — со вздохом сказал Подберезский. — По-моему, они, когда захотят, все могут.

Комбат открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут в комнате опять задребезжал телефон.

— Ну вот, — вставая, обронил он, — уже вычислили.

— Тьфу на тебя, — сказал Подберезский, отставляя рюмку и приподнимаясь со стула.

Комбат толкнул его в плечо, усаживая на место, и вышел. Подберезский сел, мрачно думая о том, что тем, кто придет арестовывать Комбата, придется иметь дело не с одним, а с двумя десантниками, что делает шансы на успех наступательной стороны весьма сомнительными. «Что за черт, — подумал он, закуривая и ища глазами пепельницу, которую Комбат вечно прятал в самые неожиданные места, чтобы не мозолила глаза, — и почему некоторые люди могут жить спокойно, а некоторые — нет? Вечно со мной происходит всякая ерунда. А про Комбата и вовсе говорить нечего. Он неприятности притягивает, как громоотвод.»

Тем временем Борис Иванович вернулся, неся в руке телефонный аппарат на длинном проводе. Он кивнул Андрею, показывая, что все в порядке, сел и поставил телефон на край стола.

— Бурлак, — шепнул он, прикрыв трубку ладонью.

Подберезский успокоился и даже обрадовался. Он уже успел основательно соскучиться по Грише Бурлакову, безвылазно сидевшему в Сибири и лишь изредка дававшему о себе знать телефонными звонками и передаваемыми с оказией огромными баулами, набитыми всевозможной снедью.

— Что делаем? — говорил между тем Комбат. — Да вот сидим с Андрюхой, водку пьем... Ага, тут. Привет тебе, — сказал он, поворачиваясь к Андрею.

— Ему тоже, — сказал Подберезский.

— Тебе тоже, — повторил Комбат в трубку. — Что?

По какому случаю пьем? А с горя. Ага. У Андрюхи баба квартиру обчистила. Какая баба? Курносенькая такая.

Анечка или Танечка.., черт, никак не запомню.

— Аллочка, — поморщившись, сказал Подберезский.

— Андрюха говорит — Аллочка, — передал Комбат. — Он ко мне ночевать приехал, потому что у него кровать свистнули.

Трубка стала издавать квакающие звуки, хорошо слышные даже с того места, на котором сидел Андрей.

— Чего он там? — спросил Подберезский.

— Ржет, — коротко ответил Комбат.

— Скотина, — обиделся Подберезский.

Закончив смеяться, Бурлаков посвятил Комбата в свои планы. У него выдалась свободная неделя, и он намеревался провести ее в Москве, в компании друзей и бывших сослуживцев. Эта идея привела Комбата в бурный восторг.

— О, — сказал он. — Впервые за последнюю неделю слышу что-то приятное. Только ты сильно не нагружайся, а то поезд с места не стронется.

— А я не поездом, — сказал Бурлаков. — Я самолетом. По железной дороге пока доедешь, так уже и возвращаться пора, — Тем более, — сказал Борис Иванович. — Не хватало еще, чтобы из-за твоих баулов самолет упал. Когда тебя ждать?

— Билет у меня на пятницу, — ответил Бурлаков, — но Аэрофлот, как известно, дело тонкое. Погода у нас пошаливает, так что определенно ответить не могу.

— Погода, — проворчал Комбат. — Интересно получается: бомбардировщики, скажем, могут летать в любую погоду, а гражданская авиация, чуть что, сразу в кусты. Почему так, ты не знаешь?

— Знаю, — ответил Бурлаков. — Потому что бомбы не блюют, Комбат фыркнул, попрощался и повесил трубку.

Подберезский тем временем успел сменить рюмки на стаканы и покромсать принесенную с собой колбасу огромными кусками.

— Ты чего это? — удивился Комбат.

— Ностальгия замучила, — признался Подберезский. — Сто лет Бурлака не видел. Прямо родным повеяло.

— Ишь ты, — сказал Рублев. — Так, может, песочком посыпать? У меня есть, я как раз собрался в ванной плитку перекладывать.

— Не имеет смысла, — с серьезным видом ответил Подберезский, наполняя стаканы. — Вот если бы кто-нибудь время от времени постреливал над ухом, тогда — да.

Они со звоном сдвинули стаканы и выпили до дна.

Комбат крякнул, понюхал хлебную корку и затолкал в рот кусок колбасы.

— Кровать, — крутя головой и энергично жуя, невнятно проговорил он. — Это ж надо!

Позже, уже лежа в постели, он подумал о том, как это, в сущности, хорошо: не иметь проблем более крупных, чем украденная мебель. Он понимал, что для обыкновенного обывателя такое происшествие скорее всего было бы настоящей трагедией: как же, в одночасье потерять все, что, как говорится, было нажито непосильным трудом... Не везет Андрюхе на баб, подумал он, переворачиваясь на другой бок и по старой армейской привычке подмащивая под подушку кулак. Первую жену с любовником застукал, вторая, чтоб ей пусто было, даже до свадьбы не дотерпела." А он, чудак, даже фамилию у нее не удосужился спросить, не говоря уже об адресе.

Да ерунда это все, уже засыпая, подумал он. Кровати, шкафы и даже ордена — это всего-навсего мертвые вещи, которые могут быть, а могут и не быть. Главное, чтобы люди жили столько, сколько им положено, а если получится, то и подольше.

— Главное, чтобы все были живы, — вслух пробормотал он, не открывая глаз. — Слышишь, Андрюха?

Подберезский не отвечал, но в его храпе Комбату послышалось одобрение.

Михеич, как обычно, проснулся затемно и сразу же, не давая себе времени на