А это – последний снимок, присланный мной отцу в Ельск, он только один раз видел старшего.

Все, все, надо кончать!"

Она бросила снимки на стол, затем бережно сложила и спрятала в большой серый конверт из толстой бумаги. На стенах в доме уже не было ни единой фотографии, женщина сняла все, чтобы не видеть тех, кого уже нет. Она осталась одна.

"Они все сумасшедшие, – вспоминая ночную стрельбу на Садовой, думала она. – Зачем пытаться убить друг друга просто так? Поди пойми, кто из них жертва обстоятельств. Хорошо еще, что пьяный сосед никого не застрелил насмерть.

Пусть поживут. Смерть не бывает случайной, иначе она не смерть. Пулю выпускает человек, нажав на курок, но несет ее Бог. И только он решает, кому она предназначена. И если пуля попадает в цель, значит, человек заслужил смерть.

От невиновного Бог пулю отведет, и она просвистит у его виска, не причинив вреда".

Женщина поднялась, придвинула стул к круглому столу, плотнее задернула шторы на окнах.

Она чувствовала себя так, словно была единственным человеком на острове, а вокруг нее – никого. Она сняла с полки платяного шкафа, в котором висели два отцовских костюма и зимнее пальто, маленькую записную книжку. Пролистала ее, всматриваясь в аккуратные буквы, написанные черными чернилами. Затем вырвала три страницы и сожгла их в литой чугунной пепельнице, на дне которой рельефно проступала Спасская башня Кремля, украшенная звездой. Пе"ельница была выполнена в классическом стиле, который так по душе мастерам, украшающим могильные памятники.

– Видит Бог, – тихо сказала она, – не я этого хотела.

Московские соседи Холмогорова не подозревали, где тот работает, чем занимается. Они немного настороженно относились к странному мужчине, живущему в их доме. Во дворе удивительным образом смолкала ругань, стоило появиться Холмогорову. Он не говорил ни слова пьяницам, устроившимся за покосившимся столом для тенниса, но один вид Холмогорова, одетого в черное, с горящими глазами, с пышной вьющейся шевелюрой, заставлял сквернословов замолкать.

В больших городах не принято интересоваться у соседей, за счет чего они живут, может быть, поэтому профессия Андрея Алексеевича оставалась для людей тайной, сам он из нее тайны не делал. Гостей у себя он не собирал, посетители появлялись у него редко, и даже те соседи, кому доводилось побывать в его квартире, разводили руками.

Обставлены комнаты были достаточно дорого, но со вкусом и скромно. Единственное, что бросалось в глаза, так это обилие книг, занимавших по две стены в каждой из двух комнат. Тома по истории, архитектуре, строительству и геологии, философии, теологии. В квартире хранилась одна-единственная старинная икона, тщательно отреставрированная, написанная на доске. Она висела в небольшой комнате над письменным столом, половину которого занимал компьютер.

Домой Холмогоров вернулся довольно поздно.

Весь день он провел в библиотеке, в отделе редкой книги. Лишь за час до открытия читального зала он отыскал то, что ему требовалось. Епархия, к которой относился Ельск, имела свой взгляд, совпадающий со взглядом Цветкова, на то, где должна стоять церковь. Побывав в городе, Холмогоров понял, что предложенное место абсолютно не подходит для строительства нового храма. Но объяснить, почему именно там нельзя возводить церковь, он не мог.

В Ельске, сильно пострадавшем во время немецкой оккупации, довоенный городской архив практически не сохранился, и узнать, что же происходило в прошлом на небольшой площади, где власти собрались строить церковь, было невозможно. Сохранились лишь планы города, согласно которым там начиная с семнадцатого века стояли жилые дома и только в конце девятнадцатого века улицу расширили, возведя на ней несколько каменных зданий, а в том конце, который спускался к реке, устроили небольшую площадь.

Сотни подшивок старых газет, журналов пришлось пересмотреть Холмогорову. Целую неделю дышал он библиотечной пылью, вчитывался в статьи, сообщавшие о новостях полуторавековой давности.

Подшивка «Епархиальных новостей» за 1870 год отыскалась в самом конце стеллажа. Она не значилась в компьютерном каталоге, некоторые страницы оставались неразрезанными, несмотря на то что отдельные номера ведомостей были переплетены в один том. Судя по бумаге, которой была обклеена картонная обложка, произошло это еще до революции. Из карточки, извлеченной из-под обложки, следовало, что журналы поступили в Московскую библиотеку из Ельска перед самой его оккупацией.

В душе Холмогоров поблагодарил неизвестного ему архивиста Петрова, чья подпись стояла на карточке. В дни войны, когда единственной мыслью многих горожан было спастись любой ценой, он думал о будущем и бросил в грузовик, увозивший часть архива, не только документы городских служб, но и, казалось бы, никому уже не нужные, идеологически вредные «Епархиальные ведомости».

Сообщение в журнале было настолько же короткое, настолько честное. Наверняка происшествие, случившееся в Ельске в 1870 году, было таким диким, что пришлось написать о нем даже в официальном органе епархии, и теперь ксерокопия этой статьи лежала на письменном столе Холмогорова. Она и объясняла его тревожные предчувствия, ощущения, объясняла, почему место на площади пустует столько десятилетий и абсолютно непригодно для строительства храма.

Странным было то, что в Ельске никто не помнил о том событии – ни музейные работники, ни архивисты, ни краеведы-энтузиасты. Чести городу оно не прибавляло, наверное, поэтому жители Ельска и постарались забыть о нем как можно скорее. Так случается с людьми, городами, даже с целыми народами. Но даже забытые, вычеркнутые из памяти, подобные события определяют судьбу на многие годы вперед.

В Российской империи понятие «национальность» в делопроизводстве не употреблялось.

Вместо него существовало другое слово – «вероисповедание». Даже цыган или еврей, приняв православие, приобретал все права, которыми пользовался русский человек. Юридически так оно и было, но человеческую природу не переделаешь, на чужака всегда смотрят искоса.

Цыгане – один из немногих народов на земле, представители которого твердо держатся за чистоту крови. Тысячелетия они скитаются по земле, но достаточно глянуть на них, чтобы убедиться: генотип остается неизменным, чужая кровь не вливается в их жилы. А если все же цыган решил пойти наперекор традициям, взять себе в жены женщину другой национальности, прежняя жизнь для него заканчивается – в таборе, среди цыган для него уже нет места. Подобное редко случается даже в наши дни, еще реже случалось в прошлом.

В шестидесятые годы прошлого века, как сообщали «Епархиальные ведомости», в городе поселился цыган Башлаков с русской женой Агафьей.

Прибыли они в Ельск из южных губерний. Какой веры был Башлаков до того, как поселился в Ельске, понять было невозможно. Во всяком случае, он принял крещение официально, а потому проблем с покупкой дома у него не возникло.

К 1870 году у них с Агафьей родилось уже четверо детей. Держал Башлаков кузницу, где работал с двумя подмастерьями, подковывал ельских коней, исправлял рессоры экипажей – в общем был человеком видным и достаточно уважаемым, на хлеб зарабатывал честно. Пока жизнь в городе текла размеренно и вполне счастливо, никто из горожан никаких претензий к Башлакову не предъявлял. Не ворует человек, не пьет, в церковь ходит. Может, немного завидовали ему местные мужики, ведь жена у него была красавицей.

Однако в самом начале весны 1870 года в Ельске стали происходить странные вещи. На Подгорной улице, где жил Башлаков, дети заболевали странной болезнью, о которой местные доктора и слыхом не слыхали. Начиналась болезнь внезапно, без всякой видимой причины. Тускнели глаза, пересыхало во рту, ребенок не хотел ни есть, ни пить. На второй день горлом шла кровь, а на третий ребенок умирал. Через месяц уже не было дома на Подгорной улице, кроме дома Башлакова, в котором бы не умер кто-нибудь из детей. Ничего с этой страшной болезнью не могли сделать и приехавшие из двух столиц доктора, не помогали молитвы священников и монахов.

И вот однажды одна убитая горем мать бросила страшное слово «колдовство». Только оно могло объяснить то, что происходило на Подгорной улице в Ельске. Цыган, кузнец, значит, колдун.

Его жена – красавица, значит, тоже колдунья.

Это они наводят порчу, поэтому их дети и не болеют. Брошенное в отчаянии слово подхватили.