Петровна, откровенно говоря, не знала, сколько с них взять. На всякий случай, она взяла еще за две бутылки водки и за два антрекота. Сдачу подвинула к Куницыну. Тот взглянул на нее так, словно взглядом хотел сказать: «Ты че, мать, спецназовцев не уважаешь? Гусары сдачу не берут».

Деньги так и остались лежать на столе.

– Уважает, – сказал Сапожников, смахивая пену с усов, и глянул на улицу.

Хотелось чего-то большего, иной жизни. Ресторанный персонал уже лежал у их ног. Вроде и поели, и выпили, но на душе все равно было противно.

Куницын и Сапожников даже не заметили, как ресторан наполнился людьми. Оживились же они, когда за соседним столиком раздались женские голоса и веселый призывный смех. Сержанты, как два охотничьих пса, повернули головы в направлении добычи, их ноздри затрепетали.

Смеялись не над ними, а просто так, от полноты жизни. Девицы спецназовцам понравились с первого взгляда: хорошие, чистенькие, не местные.

Лица у девушек были русские, простые, открытые. Да и девицам парни в камуфляже за соседним столиком тоже понравились.

Познакомились быстро, без затей.

– Девочки, хотите пива бесплатного попить?

Уже через две минуты Куницын и Сапожников свой стол придвинули к соседнему, загородив место для прохода. Заведующая и это стерпела, понимая, что развязка близка, все четверо скоро уйдут.

Так оно и случилось. Раздался крик Сапожникова:

– Хозяйка, подойди, пожалуйста. Мы тебе что-нибудь должны?

– Нет, ребята, это я горячее вам должна, сейчас подам.

– Подавай. И три водки в нагрузку, – Сапожников подвинул деньги на край стола. – Хватит?

– Да вроде хватает, – взглядом пересчитала деньги заведующая.

Принесли антрекоты со сложным гарниром.

Еще не очень пьяный Куницын взвесил тарелки на руках, а затем ловко, как оркестрант, свел их вместе и тут же привел в горизонтальное положение. Выпали лишь две горошины, которые Сапожников тут же отправил в рот. В обнимку с девицами, с двумя большими целлофановыми пакетами в руках, под взглядами притихших посетителей спецназовцы покидали ресторан.

– Это не отступление, уроды, – громко сказал Сапожников, – а передислокация. Мы еще вернемся, – грозно пообещал сержант-контрактник, – мы переходим на новую боевую позицию, – он шлепнул по заднице одну из девиц. Та радостно завизжала.

Присутствие женщин требовало широких жестов, предстояло взять такси. Приставив ладонь к бровям, Куницын оглядел площадь. Единственная машина, походившая на такси, тут же сорвалась с места.

Куницын погрозил шоферу кулаком.

– Боятся вас.

– Правильно делают.

– А мы не боимся, вы добрые, только чуточку злые.

– Я знаю, как вас отогреть.

– Отогреешь?

– Не тут. Пешком пойдем.

– Пойдем, я место знаю!

Компания пересекла площадь и по улице, застроенной одноэтажными домами, направилась к реке. Спецназовцам и их спутницам предстояло укрыться где-нибудь в растительности, сейчас «зеленка» была им на руку.

Место выбрали хорошее, неподалеку от леса, прямо на берегу реки, на невысоком обрыве. Трава тут росла мягкая и густая. По дороге добавляли из горлышка. Девицы пили наравне со спецназовцами, поэтому дорога не показалась утомительной.

Быстро и умело, несмотря на замедленную спиртным реакцию, Павел Куницын разложил костер, а затем ловким движением разъединил слипшиеся тарелки с антрекотами.

– Стакан забыли взять, – сказал Сапожников, оглядываясь по сторонам, словно ища официанток.

– Мы и так выпьем! – сказала одна из девиц.

Ее глаза пьяновато блестели, она положила голову на колени Паши, хотя шла сюда в обнимку с Сапожниковым. Для нее все военные были на одно лицо, различала она лишь погоны – офицер или сержант, – чем больше звезд и чем они крупнее, тем лучше. Но те, кто носил две-три звезды, оказывались более разборчивыми и жадными. Сержанты-контрактники не скупились, в отличие от отцов- командиров.

Лежа на коленях у Куницына, Надя пыталась полными губами поймать серебристую медаль и лизнуть ее:

– Словно рубль железный.

– Не трожь, святое, – положив ладонь на лицо девушки, произнес Куницын и легко прижал ее к коленям. – Лежи и не рыпайся.

– Мальчики, – воскликнула Оля, – а это правда, что у вас в Чечне женщин не было и вы соскучились по ним?

– Не правда, – сказал Куницын.

– А правда, что вам там какие-то таблетки давали, чтобы вас на женщин не тянуло?

– Если и давали, то они не подействовали, – рассмеялся Куницын, пытаясь прикурить сигарету от пылающей головни.

Искры посыпались на спину девушки, она завизжала и отползла от костра.

– Платье испортишь.

– Нашла чего бояться, платье – ерунда, главное, что сама не сгоришь. Не тот огонь. Вот когда БТР горел с полным боекомплектом и полными баками, вот там мы… – Куницын замолчал, не зная, что сказать дальше. В БТРе ни он, ни Сапожников не горели, они ездили сверху, на броне, или же прятались за машиной во время зачисток. Сгоревший БТР они видели лишь однажды, на дороге. Но рассказов о том, как солдаты сгорают заживо, наслушались. Поэтому временами пересказывали услышанное, вроде как о себе.

– Что самое страшное на войне? – Надя запрокинула голову, подперла подбородок кулаками и, не моргая, смотрела на Куницына.

Тот задумался, помрачнел:

– Да ну ее на хрен, войну, чтоб они все подохли!

– Кто? – спросила девушка.

– Все. Вот за это и выпьем. И не лезь ко мне в душу, а то я рассержусь.

– А что страшнее, – спросила другая девушка, глядя в огонь, – когда в тебя стреляют или когда ты стреляешь в людей?

– Они не люди – бандиты. Страшно, когда пулемет заклинивает, а они бегут и стреляют.

Тогда сквозь землю провалиться хочется. Я тогда впервые понял смысл этих слов. Хочется закопаться, чтобы даже макушка не торчала, сидеть тихонько и не дышать.

– Правда, что наших много поубивали? Или не врут в телевизоре?

– Много, – сказал Сапожников, – ох, девки, много мужиков там осталось. Одному при мне осколок в пах въехал. Вроде крови немного, но.., жуть. Я весь похолодел. Всякое видел: и головы размозженные, и руки оторванные, и ноги, и кишки вывороченные… Но всего страшнее, когда попадет в пах – живой останешься и жить не сможешь.

– Ребята, не пугайте нас, – Оля села на корточки и принялась ворошить угли.

Уже подсохшая от огня трава занялась пламенем, осветила перепуганные девичьи лица. Казалось, что в их глазах застыли слезы и никак не могут сорваться, что еще одно слово, одна фраза – и девицы расплачутся.

Сапожников потянулся к пакету, вытащил бутылку, сорвал зубами пробку и, подавшись поближе к костру, принялся пить. Он пил, закрыв глаза. И тут Сапожников качнулся от костра, бутылка выпала из разжавшихся пальцев, в костер полилась водка. Зашипели уголья, вспыхнуло адское синеватое пламя.

Куницын, не поняв, в чем дело, привстал. Сапожников лежал навзничь, во лбу зияло пулевое отверстие. И только после этого над рекой покатил эхом звук выстрела. Казалось, даже листья на деревьях