И лишь она сказала вслух — Шепнула: 'Упаси Господь!', — Как Бетти, словно враз решась, Рывком со стула поднялась, Себя не в силах побороть. 'Ах, Сьюзен, я пойду за ним! Пойду! уж ты не обессудь! Ведь он еще дитя, наш Джон, Да и головкой не силен. Теперь блуждает где-нибудь. Пойду! Я мигом обернусь! Но коль совсем тебе невмочь, То я останусь, так и быть. Что дать тебе, чем пособить? О Боже правый! Ну и ночь!' — 'Иди, голубушка, иди! Я потерплю, достанет сил'. И Бетти птицей за порог, С молитвой Богу, чтоб помог, Чтоб Сьюзен Гей он охранил. И вот спешит она сквозь лес, По лунным тропам в лунный дол… Но о пути о том рассказ Не сократить ли мне сейчас? Лишь скуку б он на всех навел. Все, все, что ловит жадный взор: И строй стволов, и вязь ветвей, И донный мрак, и лунный блик, — Все ей являет Джонни лик, Повсюду Джонни мнится ей. Вот шаткий мост через ручей — И новой мукой мысль полна: Он слез с коня, вступил в затон — Достать луну тянулся он, — А в этом месте глубь без дна. Вот на холме она; застыв, Глазами обегает дол. Но среди рощ, средь ивняка — Ни Джонни, ни его конька, Весь лунный дол и пуст и гол. 'Отцы святые! Может, он, Увлекшись чем, залез в дупло, Задохся там? Забрел, блажной, К цыганам, и его с собой Бродяжье племя увело? Иль этот пони, карла злой, Его к кикиморам завел? Иль в тот он замок нежилой Попал, где вьется духов рой, Погибель там свою нашел?' Увы, в сердцах она упрек Шлет и бедняжке Сьюзен Гей: Не захворай она не в срок, Он был бы с ней, ее сынок, Утехой до скончанья дней. Сама от горя не своя, Она и доктора корит. Потом конька настал черед — Хоть нравом так уж кроток тот, Что мухе зла не причинит. Вот домик докторский; она Бежит к дверям его в слезах. А за спиною город лег, Он так широк, в нем сто дорог — И тишь, как в небесах. Стучится в докторскую дверь, Стучит, зовет и так и сяк. Тот высунулся из окна, Моргает, щурится со сна И поправляет свой колпак. 'Где Джонни, доктор, мой сынок?' —
