Его назад откатятся, как волны;И станут вредоносными, емуНеся болезнь и гибель, как чума.Тогда мы призываем шарлатанов:Их лучшее лекарство! — поместитьБольного в одиночество, где плача,С лицом угрюмым, под тюремный лязг,Он смотрит сквозь пары своей темницыВ зловещем сумраке. Вот так лежитОн среди зла, пока его душа,Несформированная, станет разлагатьсяПри виде ещё большего уродства!Ты прикоснись легко к нему, Природа!И чадо озорное исцели:И благотворно подари емуСвет солнца, красоту, дыханья сладость,Мелодии лесов, ветров и вод,Пока он не смягчится, и не будетСтоль неуклюже, резко отличатьсяСреди всеобщей пляски и напевов;Но, разрыдавшись, исцелит свой дух,Чтоб вновь он добрым стал и гармоничнымПод действием любви и красоты.The DungeonAnd this place our forefathers made for man!This is the process of our love and wisdom,To each poor brother who offends against us —Most innocent, perhaps-and what if guilty?Is this the only cure? Merciful God!Each pore and natural outlet shrivell`d upBy ignorance and poaching poverty,His energies roll back upon his heart,And stagnate and corrupt; till changed to poison,They break out on him, like a loathsome plague-spot;Then we call in our pamper`d mountebanks —And this is their best cure! uncomfortedAnd friendless solitude, groaning and tearsAnd savage faces, at the clanking hour[,]Seen through the steams and vapour of his dungeon,By the lamp`s dismal twilight! So he liesCircled with evil, till his very soulUnmoulds its essence, hopelessly deformedBy sights of ever more deformity!With other ministrations, thou, O nature!Healest thy wandering and distempered child:Thou pourest on him thy soft influences,Thy sunny hues, fair forms, and breathing sweets,Thy melodies of woods, and winds, and waters,Till he relent, and can no more endureTo be a jarring and a dissonant thing,Amid this general dance and minstrelsy;But, bursting into tears, wins back his way,His angry spirit healed and harmonizedBy the benignant touch of love and beauty.
