меня захлопотали медсестры. В течение сорока минут со мной провели все медицинские процедуры: вкололи пять болезненных уколов, надавали кучу таблеток и отпустили с богом. То ли от того, что я находился в медицинском учреждении, то ли от уколов, но мне стало гораздо лучше: голова уже не так заваливалась, тошнота исчезла, лишь иногда накатываясь приступами, как и головокружение, но я их задавливал усилием воли. Правда, голова болела все сильней и сильней, внутри черепной коробки стоял невообразимый шум, как в радиоприемнике. Но я об этом молчал, боясь, что меня могут силой оставить здесь, поэтому улыбался и всем врачам говорил, что с головой у меня все в порядке. Дежурный врач, хмурясь, выписал мне справку «Форма 100», в которой было написано, что я категорически отказался от госпитализации, обозвал меня дураком и скрылся в госпитале, а мы поехали домой.

Уже рассвело, и в городе стояла тишина: непонятно, то ли духи захватили город, то ли их отбили. Доехав благополучно до центра, мы приготовили оружие и на небольшой скорости двинулись в сторону площади «Минутка», но уже на подходе к ней было понятно, что духов отбили. Везде суетились солдаты, прочесывающие многоэтажки по обеим сторонам улицы и частный сектор. На самой площади к чадящим, подбитым двум БМП присоединились еще две БМП. Подбиты они, наверно, были уже во время штурма девятиэтажки, занятой боевиками, так как еще горели. Из дома выносили трупы духов и укладывали их в ряд на асфальт, тут же выкладывали и их оружие. Вокруг трупов суетились два фотокорреспондента, которые в разных ракусах снимали тела боевиков и их оружие; то же самое снимали на видеокамеру два человека, одетые в камуфляж. В ста метрах от площади внезапно вспыхнула перестрелка, но после выстрела огнемета она быстро смолкла: видать, во время прочесывания наши наткнулись на духов. Все это мы разглядели, пока пересекали площадь.

В частном секторе нас обстреляли из автоматов, но связываться с неизвестными мы не стали, не сумев определить, откуда по нам вели огонь. Чем ближе мы подъезжали к Новым Атагам, тем больше я беспокоился за судьбу Синькова и уже сожалел о том, что его там оставил. Надо было или зацепить машину за МТЛБ и дотянуть ее до ближайшего блокпоста, или же, в крайнем случае, бросить внутрь машины две гранаты, и пусть она горит к чертовой матери.

Но все обошлось: из-за перевернутого БРДМ выскочил обрадованный и перемазанный засохшей кровью Синьков, а когда я слез с брони, он чуть не кинулся обнимать меня:

– Товарищ майор, все нормально: как вы уехали, я тут в течение часа от духов отбивался, а как рассвело, они сами больше не лезли.

Пока Синьков хлопотал с водителем МТЛБ, снимая трос и цепляя его за противотанковую установку, я обошел и осмотрел БРДМ: видимых повреждений нет, так что машина еще может быть и на ходу. За перевернутой машиной лежал бушлат и вскрытый цинк патронов, в котором не хватало только двух пачек. Я скептически усмехнулся – «Целый час он обивался от духов». Ладно, не буду смеяться, пусть рассказывает, что отбивался.

Я отошел от БРДМ, Синьков убрал имущество и стал командовать механиком-водителем МТЛБ. Трос натянулся, противотанковая установка чуть протянулась по траве и, зацепившись колесами за землю, с грохотом перевалилась и встала на четыре колеса. Пока механик отцеплял трос и закреплял его на машине, Синьков устроился внутри и повернул ключ зажигания. И к великой радости всех, противотанковая установка сразу же завелась, и двигатель ровно запел свою песню. Дальше я поехал на санитарной МТЛБ, а Синьков ехал один.

На моем блокпосту мы остановились, и я всех пригласил попить кофе и немного перекусить. У салона сидел угрюмый заменщик и курил.

– Юра, только не говори, что ты не хочешь быть командиром противотанковой батареи, – пошутил я, и шутка удалась, все рассмеялись, улыбнулся и Юра.

– Боря, я просто страдаю от похмелья, а в сумке лежат две бутылки водки. Дожидаюсь вот, когда ты приедешь.

Сообщение о водке мы встретили с воодушевлением. Быстро накрыли стол, растопили печурку, куда взгромоздили чайник с водой, но как только я вместе со всеми взялся за кружку, Иван Волощук остановил меня:

– Боря, тебе нельзя. При контузии, тем более такой, как у тебя, употреблять спиртное категорически запрещено, иначе будут последствия.

– Иван, пока мы ехали к перевернутой машине, я еще более-менее контролировал себя, но когда приехали и увидел, что все нормально, видать, расслабился, и сейчас в башке у меня только похоронный марш не играет. Голова трещит, и у меня такое впечатление, что если сейчас не выпью, то она у меня треснет.

– Боря, а что случилось? Жалко, что я с тобой не поехал, – Юра уже принял внутрь водку и как-то сразу повеселел.

– Это хорошо, что с нами не поехал.

Пока Волкову рассказывали о наших приключениях, я решительно выпил свою порцию и с удивлением почувствовал, что боль в голове уменьшилась и почти не ощущалась. Утих и шум внутри черепа, и если бы не саднящая боль в шейном отделе позвоночника, то можно было бы сказать, что ничего не было. Своими ощущениями я поделился с удивленным Иваном.

– Боря, все равно не злоупотребляй. Контузия – это такая вещь, которая может проявиться и через несколько лет.

Ребята посидели еще немного и уехали. Сергей Тимошенко забрал документы у Волкова и пообещал провести прибытие офицера вчерашним приказом, а я собрал батарею и, сидя на крыльце салона, провел «в цветах и красках» воспитательную беседу, абсолютно не щадя самолюбие Синькова, который, понурив голову, стоял перед строем. Не щадил я самолюбие и других «контрабасов». Пока своего решения по водителю не принял, но обязательно приму: это я тоже довел до солдат. После того, как распустил строй, Синьков подскочил ко мне и стал просить прощения, упирая на то, что все закончилось благополучно: никто не погиб, и машина не разбита. Но, увидев мое почерневшее от гнева лицо, быстро слинял в расположение взвода.

– Юра, ты давай со старшиной потихоньку принимай имущество батареи, с командиром взвода посмотри машины, а я пару часов посплю, и потом все решим.

Сон благотворно подействовал на меня, голова уже нормально держалась, правда, снова заболела, и появился шум в мозгу, а в теле ощущалась сильная слабость. Я проэкспериментировал: выпил сто граммов водки и с удивлением еще раз ощутил, как боль и шум исчезли в секунды: как будто кто-то быстро повернул регулятор на минимум.

Через десять минут я собрал офицеров и прапорщиков около своего кунга.

– Вот что, мои дорогие, хочу вам сказать. Я еще пробуду здесь максимум неделю, то есть эту неделю буду командовать батареей. Конечно, и новый комбат тоже будет командовать. Но вот что мне с горечью приходится констатировать: эти дни, которые вы прослужили в батарее, прошли для вас зря. Вы не приобрели среди личного состава хоть какого-нибудь авторитета. И когда я уеду отсюда, боюсь, что наш любимый личный состав сядет вам на шею, потому что они перестанут чувствовать твердую руку, не кулак, а именно твердую руку, которая будет руководить жизнью подразделения. И капитан Волков останется один на один с солдатами.

Сейчас только я имею авторитет в батарее, только я могу навести здесь порядок. Но если они при мне, при моем авторитете, при том что они реально боятся меня – пьют, правда, прячутся, то что будет, когда уеду отсюда? – Я повернулся к Волкову. – Юра, извини, но тебе придется более активно, может быть, более жестко входить в жизнь подразделения…

В таком духе я провел совещание и лег спать. Проснулся под вечер и почувствовал себя отдохнувшим. Выпив водки и сняв головные боли, совсем пришел в рабочее состояние. Волков, сидевший на крыльце салона и лущивший фисташки, доложил мне, что он сгонял во второй и третий взвода и, в принципе, технику и вооружение принял. С вещевым имуществом тоже все понятно, осталось только провести сверку по службам, чем мы завтра и займемся.

Пока мы так общались, на блокпост заявился Рамзан, который не показывался уже дня два. Я представил своего заменщика, а потом Рамзан рассказал, что за эти дни произошло в деревне.

Выслушав главу администрации, я попросил его достать блокнот и записывать, что сейчас продиктую.