— Позови меня на собрание коммунистов МТС, Сергачев.

— Да с радостью!

Целую неделю наблюдал Витя Баст за Нечаевым, жившим в Выселках, верстах в пяти от хутора Лемешко. Витя должен был собрать сведения о коммуне и выяснить отношение к ней со стороны беднейших крестьян.

За два дня до собрания в МТС Медведев приехал к Вите в Выселки. Он нашел своего помощника расстроенным и обескураженным.

— Никто ничего не говорит! — жаловался он Медведеву. — Вообще мир и покой. Черт его знает, может, и вправду у них настоящая коммуна! Ну, были раньше кулаками, потом осознали...

Вите было девятнадцать лет...

Прогуливаясь, Медведев и Баст в темноте подошли к дому Нечаева. Витя шагнул в сад, поманил Медведева.

— Заходи. Он и дома-то никогда не ночует, все на хуторах. Старуха мать одна живет. Может, поговоришь с ней?

— Да, хитрое дело... — задумчиво сказал Медведев, следуя за Витей. — Почему же беднячество не вступает в коммуну, если она настоящая?

В это мгновение над ним со свистом пролетело что-то тяжелое. Выхватив пистолет, Медведев бросился в глубину сада. Кто-то прыгнул к нему. Он почувствовал на груди цепкие пальцы, рвущиеся к горлу. Не желая стрелять, ударил рукояткой браунинга. Раздался стон, и руки отпустили его.

Ломая ветки, к Медведеву спешил Витя. Гнаться за неизвестным в темноте, наугад не стоило. Держа оружие наготове, разыскали шкворень, который метнули в них. Выбрались на улицу. Здесь все было мирно. Где-то женские голоса вели протяжную красивую мелодию. Рядом, у калитки, тихо бубнили старички: обсуждали свои хозяйственные дела.

— Вот тебе и коммуна! — перевел дыхание Медведев, разглядывая ржавый шкворень. — Ну что ж, значит, дело всерьез.

Когда они вернулись в дом, где жил Витя, хозяин глянул на порванный воротник Медведева, буркнул:

— Уезжали б вы отсюда! — и, боязливо оглянувшись на окна, покачал головой.

Да, теперь Медведев понял, почему отмалчивались крестьяне, почему не вступали они в коммуну Никифора Лемешко.

Нечаев оказался кудрявым красивым парнем, весельчаком и песенником. Даже на партийное собрание он пришел с гармошкой через плечо. Весело поздоровался со всеми. Осторожно поставил на пол возле себя гармонь, пригладил черные кудри. Увидев Медведева, сверкнул зубами.

— Привет товарищу чекисту Медведеву!

Не все знали Медведева в лицо, и приветствие вызвало в зале шум. На него стала с любопытством оглядываться.

«Лемешко предупредил, — догадался Медведев. — В открытую играет. Хитер!»

Сам Лемешко на собрание не явился: через Нечаева передал, что болеет.

«Может, нарочно? Дает возможность встретиться с Нечаевым. Значит, уверен в нем... Да, такого голыми руками не возьмешь...»

И Медведев решил тоже идти в открытую. Не таясь, он весь вечер наблюдал за Нечаевым. Обсуждались решения XVII съезда и подготовка к севу. Сперва тот был очень активен, задавал вопросы, выкрикивал с места. Но к концу собрания скис и притих. Неотступный взгляд Медведева, казалось, давил его.

После собрания Медведев подождал у выхода. Нечаев лихо развернул гармонь, наигрывая, пошел к двери, но остановился и, насильно улыбаясь, спросил:

— Ну, чего?..

— Поговорить надо.

Медведев и Нечаев обошли вокруг клуба и остановились у глухой дощатой стены.

— Ну вот ты снова встретился со мной, — тихо сказал Медведев. Он почувствовал, как вздрогнул и замер Нечаев. — Можешь обрадовать своего Лемешко — шкворень-то небось захватил с собой?

Нечаев не ответил. Слышно было, как за стеной, в клубе, еще гудели голоса. Кто-то громко рассмеялся. Кто-то несколько раз ударил по верхней клавише рояля, запел и оборвал, не допев строчки.

— Я не могу понять, почему ты, бедняк, спутался с кулачьем, — сказал Медведев.

Опять молчание.

— Коммуне этой кулацкой конец! И тебе с ними тонуть незачем.

В третий раз наступило долгое-долгое молчание. Уже затихли голоса и шаги вокруг. Уже и огни в окнах стали гаснуть. А Нечаев все стоял, перебирая пальцами немые лады гармони.

— Ну, пойдем спать! — Медведев повернулся к нему спиной, пошел прочь.

— А чего я видал от Советской власти? — вдруг сказал Нечаев.

Медведев остановился.

— Голодуху одну! — продолжал Нечаев. — Ни тебе пожрать. Ни выпить. Ни одежи порядочной. Только мозоли наяривай! А что же я, животная?

— Он, значит, кормил? — поинтересовался Медведев, снова подходя.

— Я с ним как у христа за пазухой жил, если хочется тебе знать! Как же мне с ним не быть?

— И до конца, значит, с ним?

— Нет! — быстро сказал Нечаев. — Нет! Пропадать не хочу! А им пропадать. Это не через тебя, не думай. Люди уж больно лютуют на них. Уж я вижу.

— Спастись хочешь.

— А как же! Кому охота... под пулю...

— Почему ж под пулю? Ну, выселят их, переселят подальше...

— Нет, — уверенно помотал головой Нечаев, — под пулю!

— Ну, если ты говоришь, значит, есть за что.

— Скажи твердо, если я тебе помогать буду, меня не тронут?

— Смотря как помогать будешь... Ты в партию как же... сам придумал?

— Не. То Лемешко распорядился. Он и устроил. И заявление за меня писал. Я ж в коммуне ударник числюсь. Значит, не тронут? Ты мне верь! Не обману. Какой же мне расчет. Видишь, лет мне — двадцать три. А что я в жизни видел? Бабы порядочной и той не было. Так, свои гарпины! Я хочу и пить, и есть, и в одеже человеческой форсить. Я не скотина. Все хочу. В могилу не желаю. Так что ты верь мне!

— Оружие у них есть?

— Есть! — зашептал Нечаев. — Лемешко мне показывал. Склад у них на дальном хуторе, за мельницами.

— Ну вот что, представь мне доказательство, тогда поверю! — сказал Медведев и, решительно повернувшись, пошел к политотделу: он ночевал у Сергачева.

Вспоминал он о Нечаеве с омерзением. Иногда мелькало сомнение: не научил ли его Лемешко, нет ли тут провокации?

Через несколько дней Нечаев ввалился к нему в кабинет и положил на стол ученическую тетрадь.

— Список ихней организации. Чем не доказательство!

— Как же ты его достал?

— А что мне! Сестру Лемешкину прижал. Она до меня, как до меда. Ну, а заснула — я из-под половицы и взял. Знал, где лежит. Только мне туда ворочаться нельзя. Так что вы поскорее их... к ногтю...

Медведев смотрел на Нечаева и думал о том, что вот воспитал Лемешко из него животное, для себя воспитал, а не рассчитал.

— Нет, Нечаев, так жить, как ты мечтаешь, тебе не удастся!